Часть третья: Время всякой вещи Опции

[Народ]

2632 год, месяц Броши.
Рунн. Монтристид.

          Дверь со скрипом открылась и факел осветил лицо узника, пребывающего во тьме. Ночь, последняя ночь перед казнью. Вошедший замер на пороге, вглядываясь в черты бывшего магистра Ордена Клинков Господних.
          - А, это ты. – Монбар говорил равнодушно. – Не ожидал. Зачем пришел?
          - Мне жаль, – глава Службы Имперской Безопасности закрепил факел на стене. – Право же, я не хотел, чтобы так все кончилось. Александр…
          - Ты предал меня, Этьен. – перебил его Андре. – И мне все равно по какой причине: боялся за себя, боялся за Империю, боялся за Императора с его короной. Теперь все кончено, и мне не нужны пустые извинения.
          - Имеешь право, – герцог Нортми кивнул. – Но я хотел спросить кое-что…
          - Пытки не развязали мне язык, - Андре рассмеялся. – И тебе я тоже ничего не скажу.
          - Монмиракль сожгли… но когда отыскали вход в его подземные ярусы, выяснилось, что дверь не открывается. Более того, ее не брали ни секиры, ни даже порох. Что за этой дверью, Андре? Я глава Службы Имперской Безопасности, я должен знать. Если это представляет какую-то угрозу Империи…
          Монбар какое-то время молчал. Затем внятно произнес:
          - Двенадцать. Двенадцать месяцев в году. Почему никто не задался вопросом? Две разбиты, осталось десять.
          - Да не месяцы считать нужно! – Этьен де Нортми вспылил. – Я мог бы вытащить тебя отсюда. Еще много «клинков» остается на свободе, мы могли бы списать это на их счет. Потом тебя бы переправили в Новую Иберию. У вас и там есть крепости, мне это известно.
          - Бессмысленно. – Монбар улыбнулся. – С Орденом покончено и мне предстоит взойти на костер. Мне уже все равно. Сотни лет Орден выполнял свою миссию, и если не нашлось никого, кто не поверил лжи, которую возвел на нас Император и его свора пресмыкающихся перед ним клириков, то пусть мир катится к чертям. Я ничего сказал и ничего не скажу, унеся тайну на тот свет. А ты сам найдешь разгадку, если сможешь.
         
2632 год, месяц Броши.
Рунн. Остров Сакрэ.


          По замыслу Александра сожжение должно было состояться на Сакрэ, прямо под окнами Императорского дворца. Простому люду не зачем было смотреть на смерть магистра, которому в тайне многие сочувствовали, а все остальные должны были впечатлиться «правосудием» по-императорски.
          К берегу острова причалила лодка значительно длиннее всех прочих, битком набитая вооруженными людьми. Инквизиторы стали выгружаться, сопровождая осужденного в последний путь. Процессию возглавлял монах с крестом в руках.
          Монбара грубо пихнули в спину, рассчитывая, что он упадет. Собрав последние силы, магистр лишь покачнулся, но устоял. Его, подхватив под руки, втащили на верх и стали привязывать к столбу.
          Костер сложили выше человеческого роста; главный палач и его подручные в красных кафтанах и с капюшонами на голове, с озабоченным видом людей, которым хочется выполнить свое дело как можно лучше, суетились вокруг, подравнивали сложенные дрова, готовили охапки хвороста про запас.
          - Сейчас вы предстанете перед лицом Господа, - раздался голос Первосвященника. - Признайтесь, пока еще не поздно, в ваших прегрешениях и покайтесь... В последний раз заклинаю вас!
          Монбар застыл на месте, обратив взор к небу. Придворные зашептались. Александр хранил молчание и улыбался. Наконец, он махнул рукой.
          Сразу с нескольких сторон к хворосту были поднесены факелы. Не смотря на сырой день, костер затрещал и взвился, сразу захватив магистра по пояс. По лицу Монбара прошла судорога, но он молчал.
          Подручные палача, расталкивая народ, хлопотали вокруг костра - кто бегом подносил поленья, кто ворошил уголья длинными железными крючьями.
          Пламя разгоралось, отбрасывая блики на лица собравшихся. Кому-то стало плохо, и он кинулся прочь. Император все также улыбался, а Монбар казалось бы не понимает, что происходит, ничего не чувствуя и не замечая.
          Но вдруг какая-то тень прошла по его лицу и магистр обвел глазами собравшихся.
          - Позор! Позор! - вскричал он. - Вы все видите, что гибнут невинные. Позор на всех вас! Господь Бог нас рассудит!
          Слова его были обращены ко всем и к каждому и беспощадно разили каждого. И так неодолима была сила этого голоса, что казалось, принадлежит он уже не человеку, а идет из нездешнего мира.
          - Первосвященник Сильвиус... Император Александр... не пройдет и года, как я призову вас на суд Божий и воздается вам справедливая кара! Проклятие! Проклятие на ваш род!
          В ту же секунду пламя поглотило его целиком, заглушив последний крик. Веревки, удерживавшие тело, лопнули. Великий магистр рухнул в бушующий огонь, и из багровых языков пламени выступила поднятая рука.
          Все замерли в испуге. Александр более не улыбался, на красивом лице застыла ярость.
          - Почему ему позволили говорить? – прошипел он в ухо канцлеру, который испугано съежился рядом. – Вы ответите мне за это… Я должен был приказать вырвать им язык, а уж затем посылать их на костер.
          А костер догорал, и в воздухе повис страх.

2632 год, месяц Фибулы.
Рунн. Шенбрунн.
         

          В сокровищнице Ордена было много ценного и все это было доставлено во дворец к Александру. Император, помрачневший после казни, часами просиживал рядом с золотыми кубками, щитами и изумрудами. В очередной из дней, его там и застал глава Службы Имперской Безопасности.
          - Ваше Величество. Скорбная весть из Ауралона. Его Преосвященство Сильвиус умер.
          Александр не обернулся. Его взгляд был обращен на чашу. Простую чашу из глины, неизвестно как попавшую в сокровищницу, где все было драгоценным.
          - Полагаю, он отравлен.
          - Возможно. – Этьен кивнул. – Причину устанавливают. Курия собралась, говорят, что следующим Первосвященником станет кардинал Коссимо Эттини.
          - Хорошо. – Александр кивнул.
          - Я прикажу дегустировать подаваемую Вам еду, – сообщил Этьен. - Гвардия тоже удвоит бдительность.
          Никто не верил в проклятье Монбара.

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 21:40

[Валентин де Барна]

30 число месяца Гребня.
Заповедный лес. Рунн. На пути домой.


Когда возвращались с охоты домой, Валентин де Барна старался не отходить от своей новой знакомой, уделяя ей может быть самую чуточку больше внимания, чем того требовал этикет. Впрочем, они не выделялись из общей массы охотников и охотниц, которые тоже, в большинстве своем  разбились по парам.
И в самом деле, почему бы и не поухаживать за «Синеглазым чудом», совсем не похожим на всех его знакомых  девиц. Лаура де Осси, мало того, что обладала незаурядной внешностью и приятным голоском, так еще и вела себя совершенно непосредственно, с толикой ребячливости и процесс ухаживания за девушкой, не перерастая во флирт, становился все больше похожим на увлекательную игру.  Но Валентин и не стремился покорить девичье сердечко. Он вел себя так, как ведут себя с друзьями и ровесниками. Он шутил, смеялся вместе с Лаурой, рассказывал разные истории и читал ей стихи, свои и чужие, и иногда ловил на себе искоса брошенный взгляд девушки.
Впрочем, флирта, как такового и не могло быть, поскольку оба они, и юноша и девушка, находились под присмотром важного старика Селестина, при котором, что уж  греха таить Валентин чувствовало себе немного сковано. Хорошо еще, что братец Лауры, Сезар де Осси,  гордясь своим званием Короля охоты ( еще бы не гордиться, если он первым настиг волка-трехлетку), ехал впереди всей охоты, сияя, словно начищенный золотой и не обращал внимания, что его сестра удостаивается внимания какого-то проходимца. Если бы не это, возможны были казусы.
Что касается прямого , как клинок шпаги, Селестина, то сначала он супил брови, узрев  свою внучку в компании юноши, но потом, когда узнал, что это наследник де Барна, соизволил даже улыбнуться. И теперь ограничивался лишь тем, что покряхтывал при особо вольных пассажах Валентина.

Те времена давно прошли.
Когда-то, бог свидетель,
Царили в мире заодно,
Любовь и добродетель.
Все в грех теперь погружено,
Любить грешно и жить грешно...

-  Знаете, - улыбнулся в усы  Селестин. – Вы смелый юноша.  Такие вещи говорить  при  совершенно незнакомом человеке. 
- Все говорят, что вы не мракобес,  ваша светлость граф  Селестин, а весьма просвященный и мудрый человек. –  поклонился  Валентин.
- Вы еще и льстец, юноша!  Но ничего, в вашем возрасте положено проявлять уважение к страшим. Так, что оставьте мою внучку размышлять об  Исидоре де Полиекте  и уделите мне чуточку вашего внимания- граф де Осси кивнул молодому человеку, подзывая его к себе. – Скажите мне, почему вы избрали столь необычное для сына Барна занятие? По-моему еще никто из вашей семьи не проходил мимо ИКК. Вы же станет медиком, если я не ошибаюсь.
Валентин пожал плечами.
- Не чувствую в себе предрасположенным к военной службе, ваша светлость. Да и врач в наше время нужен не меньше, чем  офицер.
Селестин де Осси мимолетно нахмурился.
- От медикуса один шаг до колдуна и чернокнижника…
- Позвольте не согласиться, Ваша светлость. – горячо возразил Валентин. - Мы изучаем медицину по старым трактатам, и нашим и восточным, и  что за беда, если при помощи какого-нибудь слабенького заклинания сможем облегчить страдания несчастных? Но вот от «чернокнижия» мы стараемся держаться как можно дальше.
- Хорошо-хорошо, юноша, будем считать, что вы меня убедили. Но ответьте мне на еще один вопрос. Что думает нынешняя молодежь о сложившейся ситуации в стране?
Валентин задумался. Селестин де Осси был слишком  хитер, осторожен и коварен, что бы вот так в лоб задавать  вопросы  о политике. И как себя держать, кто бы подсказал…
- Знаете, Ваша светлость, я человек прямой и скажу в открытую – все  же решился Валентин. - Нынешняя политическая ситуация  молодежи не нравится. Не нравится позиция Флавио, не нравится, то, что власть в руках Иберо, не  нравится, что на окраинах вспыхнул мятеж…
Он говорил, а сам размышлял, а как собственно относятся к ситуации такие люди как Селестин де Осси, ветераны религиозных войн и патриоты родного герцогства, традиционно остающиеся вне политики.
Ответа не было. Пока не было…