Часть третья: Время всякой вещи Опции

[Народ]

2632 год, месяц Броши.
Рунн. Монтристид.

          Дверь со скрипом открылась и факел осветил лицо узника, пребывающего во тьме. Ночь, последняя ночь перед казнью. Вошедший замер на пороге, вглядываясь в черты бывшего магистра Ордена Клинков Господних.
          - А, это ты. – Монбар говорил равнодушно. – Не ожидал. Зачем пришел?
          - Мне жаль, – глава Службы Имперской Безопасности закрепил факел на стене. – Право же, я не хотел, чтобы так все кончилось. Александр…
          - Ты предал меня, Этьен. – перебил его Андре. – И мне все равно по какой причине: боялся за себя, боялся за Империю, боялся за Императора с его короной. Теперь все кончено, и мне не нужны пустые извинения.
          - Имеешь право, – герцог Нортми кивнул. – Но я хотел спросить кое-что…
          - Пытки не развязали мне язык, - Андре рассмеялся. – И тебе я тоже ничего не скажу.
          - Монмиракль сожгли… но когда отыскали вход в его подземные ярусы, выяснилось, что дверь не открывается. Более того, ее не брали ни секиры, ни даже порох. Что за этой дверью, Андре? Я глава Службы Имперской Безопасности, я должен знать. Если это представляет какую-то угрозу Империи…
          Монбар какое-то время молчал. Затем внятно произнес:
          - Двенадцать. Двенадцать месяцев в году. Почему никто не задался вопросом? Две разбиты, осталось десять.
          - Да не месяцы считать нужно! – Этьен де Нортми вспылил. – Я мог бы вытащить тебя отсюда. Еще много «клинков» остается на свободе, мы могли бы списать это на их счет. Потом тебя бы переправили в Новую Иберию. У вас и там есть крепости, мне это известно.
          - Бессмысленно. – Монбар улыбнулся. – С Орденом покончено и мне предстоит взойти на костер. Мне уже все равно. Сотни лет Орден выполнял свою миссию, и если не нашлось никого, кто не поверил лжи, которую возвел на нас Император и его свора пресмыкающихся перед ним клириков, то пусть мир катится к чертям. Я ничего сказал и ничего не скажу, унеся тайну на тот свет. А ты сам найдешь разгадку, если сможешь.
         
2632 год, месяц Броши.
Рунн. Остров Сакрэ.


          По замыслу Александра сожжение должно было состояться на Сакрэ, прямо под окнами Императорского дворца. Простому люду не зачем было смотреть на смерть магистра, которому в тайне многие сочувствовали, а все остальные должны были впечатлиться «правосудием» по-императорски.
          К берегу острова причалила лодка значительно длиннее всех прочих, битком набитая вооруженными людьми. Инквизиторы стали выгружаться, сопровождая осужденного в последний путь. Процессию возглавлял монах с крестом в руках.
          Монбара грубо пихнули в спину, рассчитывая, что он упадет. Собрав последние силы, магистр лишь покачнулся, но устоял. Его, подхватив под руки, втащили на верх и стали привязывать к столбу.
          Костер сложили выше человеческого роста; главный палач и его подручные в красных кафтанах и с капюшонами на голове, с озабоченным видом людей, которым хочется выполнить свое дело как можно лучше, суетились вокруг, подравнивали сложенные дрова, готовили охапки хвороста про запас.
          - Сейчас вы предстанете перед лицом Господа, - раздался голос Первосвященника. - Признайтесь, пока еще не поздно, в ваших прегрешениях и покайтесь... В последний раз заклинаю вас!
          Монбар застыл на месте, обратив взор к небу. Придворные зашептались. Александр хранил молчание и улыбался. Наконец, он махнул рукой.
          Сразу с нескольких сторон к хворосту были поднесены факелы. Не смотря на сырой день, костер затрещал и взвился, сразу захватив магистра по пояс. По лицу Монбара прошла судорога, но он молчал.
          Подручные палача, расталкивая народ, хлопотали вокруг костра - кто бегом подносил поленья, кто ворошил уголья длинными железными крючьями.
          Пламя разгоралось, отбрасывая блики на лица собравшихся. Кому-то стало плохо, и он кинулся прочь. Император все также улыбался, а Монбар казалось бы не понимает, что происходит, ничего не чувствуя и не замечая.
          Но вдруг какая-то тень прошла по его лицу и магистр обвел глазами собравшихся.
          - Позор! Позор! - вскричал он. - Вы все видите, что гибнут невинные. Позор на всех вас! Господь Бог нас рассудит!
          Слова его были обращены ко всем и к каждому и беспощадно разили каждого. И так неодолима была сила этого голоса, что казалось, принадлежит он уже не человеку, а идет из нездешнего мира.
          - Первосвященник Сильвиус... Император Александр... не пройдет и года, как я призову вас на суд Божий и воздается вам справедливая кара! Проклятие! Проклятие на ваш род!
          В ту же секунду пламя поглотило его целиком, заглушив последний крик. Веревки, удерживавшие тело, лопнули. Великий магистр рухнул в бушующий огонь, и из багровых языков пламени выступила поднятая рука.
          Все замерли в испуге. Александр более не улыбался, на красивом лице застыла ярость.
          - Почему ему позволили говорить? – прошипел он в ухо канцлеру, который испугано съежился рядом. – Вы ответите мне за это… Я должен был приказать вырвать им язык, а уж затем посылать их на костер.
          А костер догорал, и в воздухе повис страх.

2632 год, месяц Фибулы.
Рунн. Шенбрунн.
         

          В сокровищнице Ордена было много ценного и все это было доставлено во дворец к Александру. Император, помрачневший после казни, часами просиживал рядом с золотыми кубками, щитами и изумрудами. В очередной из дней, его там и застал глава Службы Имперской Безопасности.
          - Ваше Величество. Скорбная весть из Ауралона. Его Преосвященство Сильвиус умер.
          Александр не обернулся. Его взгляд был обращен на чашу. Простую чашу из глины, неизвестно как попавшую в сокровищницу, где все было драгоценным.
          - Полагаю, он отравлен.
          - Возможно. – Этьен кивнул. – Причину устанавливают. Курия собралась, говорят, что следующим Первосвященником станет кардинал Коссимо Эттини.
          - Хорошо. – Александр кивнул.
          - Я прикажу дегустировать подаваемую Вам еду, – сообщил Этьен. - Гвардия тоже удвоит бдительность.
          Никто не верил в проклятье Монбара.

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 21:40

[Валентин де Барна]

30 число месяца Гребня.
Заповедный лес. Рунн.

Охота – занятие, вне всякого сомнения,  для господ благородных. Лишь они понимают в ней толк и способны по достоинству ценить заливистый лай гончих и звуки рогов. Лишь благородный всадник может скакать сутки напролет за каким-нибудь оленем, что бы только увидеть улыбку своей дамы. Впрочем, на охоту и выезжают за тем, что бы пофлиртовать.
Солнце едва взошло над деревьями, когда все блестящее общество Рунна прибыло к охотничьему павильону. И первым делом выяснили, не ушли ли обложенные  волки. Ловчие клятвенно заверили , что звери в кругу.
Вокруг были крики, звуки охотничьих рогов, собачий лай, лошадиное ржание, -  то, что во все времена сопровождает аристократическую охоту с гончими. Старшие по возрасту оживленно спорили о возрасте и количестве обложенной волчьей стаи, более молодые и беззаботные большее внимание уделяли своим спутницам. Те, в свою очередь обсуждали новомодные охотничьи наряды друг-друга, или хохотали до слез, слушая доморощенных острословов, старающихся насмешить общество. Вскоре подали вина и закуски, и охотники с охотницами, Орионы и Дианы наших дней собрались у легких столиков, усладить себя легким завтраком перед скачками по лесу.
Однако, вскоре прибежал взволнованный ловчий и доложил, что ищейки взяли след.
Тут уж было не до завтрака. Предстояло самое захватывающее действо,  конные скачки за волками.
Валентин де Барна охоту не любил. Хоть и по положению своему, часто принимал в ней участие. Ему казалось нечестным всей превеликой толпой загонять гордого волка. Или поднимать медведя. Или травить кабана. Кавалькада блестящих, вооруженных огнестрельным оружием дворян, свора обученных собак, десятки обученных егерей – против одного затравленного несчастного зверя. В этом – азарт и риск? Глупо.
То ли дело в старину, когда охотник выходил один на один, вооруженный неуклюжей рогатиной или охотничьим ножом. И мог совершенно спокойно не вернуться с охоты. А сейчас…
Как обычно, он старался держаться в стороне от этих забав, и едва охотничья кавалькада исчезла в лесу и отдалился  свирепый, на грани хрипа, лай гончих , незаметно приотстал , что бы  в одиночестве заняться стихоплетством. Тем более, что Томас де Триккор просил написать что-нибудь политическое.
Вот и ехал Валентин, предоставив выбирать дорогу своему коню и бормоча под нос вирши.

Ложь и злоба миром правят,
Совесть душат, правду травят,
Мертв закон, убита четь,
Непотребных дел несчесть.
Мудрость учит в наши дни:
Укради и обмани!
Друг в беде бросает друга,
На супруга врет супруга
И торгует братом брат.
Вот какой царит разврат.
Что за времечко такое,
Ни порядка ни покоя
И Господень сын у нас
Вновь распят – в который раз!

Что ж, эти стихи должны понравиться Триккору!
Где-то далеко послышался крики и азартный лай собак. Видимо  добыча, (вернее жертва) была почти настигнута. Валентин пожал плечами. Сегодня быстро справились.
И стоило из-за этого разводить турусы? Нет, в который раз он убеждался, не зря он вступил  в тайное студенческое братство. Ох, не зря! И если им удастся…
Он резко оборвал мысли, тем более, что конь вынес его на поляну перед охотничьим павильоном. Там, в легоньком кресле  сидела молоденькая девушка и, мечтательно прикрыв глаза, подставляла лицо ласковым солнечным лучам.
Он спешился и подошел к ней.
- Лаура. Лаура де Осси, я восхищаюсь вашим пением! - Валентин узнал девушку, что так прелестно пела перед охотой .
- Ах, да, - Лаура подняла взгляд. - Благодарю.
- Почему вы здесь, а не со всеми? – Валентин присел рядом.
- Мальвина, - Лаура бросила взгляд на стоящую поодаль лошадь. - Ей не в привычку такие прогулки.
- Да, мисс, ваша лошадь не для охоты. Такая красивая…
- А вы... простите...
- Де Барна. Валентин де Барна, рад знакомству, - Он коснулся губами ее руки.- Быть может, вы позволите составить вам компанию?..