Часть третья: Время всякой вещи Опции

[Народ]

2632 год, месяц Броши.
Рунн. Монтристид.

          Дверь со скрипом открылась и факел осветил лицо узника, пребывающего во тьме. Ночь, последняя ночь перед казнью. Вошедший замер на пороге, вглядываясь в черты бывшего магистра Ордена Клинков Господних.
          - А, это ты. – Монбар говорил равнодушно. – Не ожидал. Зачем пришел?
          - Мне жаль, – глава Службы Имперской Безопасности закрепил факел на стене. – Право же, я не хотел, чтобы так все кончилось. Александр…
          - Ты предал меня, Этьен. – перебил его Андре. – И мне все равно по какой причине: боялся за себя, боялся за Империю, боялся за Императора с его короной. Теперь все кончено, и мне не нужны пустые извинения.
          - Имеешь право, – герцог Нортми кивнул. – Но я хотел спросить кое-что…
          - Пытки не развязали мне язык, - Андре рассмеялся. – И тебе я тоже ничего не скажу.
          - Монмиракль сожгли… но когда отыскали вход в его подземные ярусы, выяснилось, что дверь не открывается. Более того, ее не брали ни секиры, ни даже порох. Что за этой дверью, Андре? Я глава Службы Имперской Безопасности, я должен знать. Если это представляет какую-то угрозу Империи…
          Монбар какое-то время молчал. Затем внятно произнес:
          - Двенадцать. Двенадцать месяцев в году. Почему никто не задался вопросом? Две разбиты, осталось десять.
          - Да не месяцы считать нужно! – Этьен де Нортми вспылил. – Я мог бы вытащить тебя отсюда. Еще много «клинков» остается на свободе, мы могли бы списать это на их счет. Потом тебя бы переправили в Новую Иберию. У вас и там есть крепости, мне это известно.
          - Бессмысленно. – Монбар улыбнулся. – С Орденом покончено и мне предстоит взойти на костер. Мне уже все равно. Сотни лет Орден выполнял свою миссию, и если не нашлось никого, кто не поверил лжи, которую возвел на нас Император и его свора пресмыкающихся перед ним клириков, то пусть мир катится к чертям. Я ничего сказал и ничего не скажу, унеся тайну на тот свет. А ты сам найдешь разгадку, если сможешь.
         
2632 год, месяц Броши.
Рунн. Остров Сакрэ.


          По замыслу Александра сожжение должно было состояться на Сакрэ, прямо под окнами Императорского дворца. Простому люду не зачем было смотреть на смерть магистра, которому в тайне многие сочувствовали, а все остальные должны были впечатлиться «правосудием» по-императорски.
          К берегу острова причалила лодка значительно длиннее всех прочих, битком набитая вооруженными людьми. Инквизиторы стали выгружаться, сопровождая осужденного в последний путь. Процессию возглавлял монах с крестом в руках.
          Монбара грубо пихнули в спину, рассчитывая, что он упадет. Собрав последние силы, магистр лишь покачнулся, но устоял. Его, подхватив под руки, втащили на верх и стали привязывать к столбу.
          Костер сложили выше человеческого роста; главный палач и его подручные в красных кафтанах и с капюшонами на голове, с озабоченным видом людей, которым хочется выполнить свое дело как можно лучше, суетились вокруг, подравнивали сложенные дрова, готовили охапки хвороста про запас.
          - Сейчас вы предстанете перед лицом Господа, - раздался голос Первосвященника. - Признайтесь, пока еще не поздно, в ваших прегрешениях и покайтесь... В последний раз заклинаю вас!
          Монбар застыл на месте, обратив взор к небу. Придворные зашептались. Александр хранил молчание и улыбался. Наконец, он махнул рукой.
          Сразу с нескольких сторон к хворосту были поднесены факелы. Не смотря на сырой день, костер затрещал и взвился, сразу захватив магистра по пояс. По лицу Монбара прошла судорога, но он молчал.
          Подручные палача, расталкивая народ, хлопотали вокруг костра - кто бегом подносил поленья, кто ворошил уголья длинными железными крючьями.
          Пламя разгоралось, отбрасывая блики на лица собравшихся. Кому-то стало плохо, и он кинулся прочь. Император все также улыбался, а Монбар казалось бы не понимает, что происходит, ничего не чувствуя и не замечая.
          Но вдруг какая-то тень прошла по его лицу и магистр обвел глазами собравшихся.
          - Позор! Позор! - вскричал он. - Вы все видите, что гибнут невинные. Позор на всех вас! Господь Бог нас рассудит!
          Слова его были обращены ко всем и к каждому и беспощадно разили каждого. И так неодолима была сила этого голоса, что казалось, принадлежит он уже не человеку, а идет из нездешнего мира.
          - Первосвященник Сильвиус... Император Александр... не пройдет и года, как я призову вас на суд Божий и воздается вам справедливая кара! Проклятие! Проклятие на ваш род!
          В ту же секунду пламя поглотило его целиком, заглушив последний крик. Веревки, удерживавшие тело, лопнули. Великий магистр рухнул в бушующий огонь, и из багровых языков пламени выступила поднятая рука.
          Все замерли в испуге. Александр более не улыбался, на красивом лице застыла ярость.
          - Почему ему позволили говорить? – прошипел он в ухо канцлеру, который испугано съежился рядом. – Вы ответите мне за это… Я должен был приказать вырвать им язык, а уж затем посылать их на костер.
          А костер догорал, и в воздухе повис страх.

2632 год, месяц Фибулы.
Рунн. Шенбрунн.
         

          В сокровищнице Ордена было много ценного и все это было доставлено во дворец к Александру. Император, помрачневший после казни, часами просиживал рядом с золотыми кубками, щитами и изумрудами. В очередной из дней, его там и застал глава Службы Имперской Безопасности.
          - Ваше Величество. Скорбная весть из Ауралона. Его Преосвященство Сильвиус умер.
          Александр не обернулся. Его взгляд был обращен на чашу. Простую чашу из глины, неизвестно как попавшую в сокровищницу, где все было драгоценным.
          - Полагаю, он отравлен.
          - Возможно. – Этьен кивнул. – Причину устанавливают. Курия собралась, говорят, что следующим Первосвященником станет кардинал Коссимо Эттини.
          - Хорошо. – Александр кивнул.
          - Я прикажу дегустировать подаваемую Вам еду, – сообщил Этьен. - Гвардия тоже удвоит бдительность.
          Никто не верил в проклятье Монбара.

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 21:40

[Валентин де Барна]

13 число месяца Гребня
Рунн. Золотой город


К черту пыльных книжек хлам!
Наша родина — трактир.
Нам пивная — Божий храм.
Ночь проведши за стаканом,
не грешно упиться в дым.
Добродетель — стариканам,
безрассудство — молодым!
— распевали во всю глотку школяры, будоража сон добрых горожан. И ладно бы только горланили! Выходки молодых гуляк доставляли бюргерам немало хлопот. Студенты обзывались, нападали на прохожих и сторожей, дрались камнями, обносили сады, врывались ночью в дома, не брезговали воровством и грабежами, опрокидывали прилавки и возы на рынках, развратничали с кухарками и служанками, а порой — и с дамами посолиднее. И покой на улицах Руна наступал только тогда когда ватаги школяров усаживались за столики в кабаках. Правда, тогда нарушался покой кабатчиков, но это уже мало кого волновало. До следующего вечера, когда студенты вновь буянили на улицах.
В тот достопамятный вечер в кабаке  Тюржи «Шишка» было шумно. Студенческая братия принимала в свои ряды нового школяра.
- Прошу тишины, достопочтеннейшие и учёнейшие мужи! Тишины, бездельники! Неужели красноречие ещё не надоело вам, господа богословы? Тихо, кому я сказал, обжоры! Чтоб ты подавился, Жак! Тихо, висельники!..  -  кричал студенческого братства Рунна Томас де Триккор, тщетно пытаясь успокоить сорвиголов. -  Итак, дети мои, сегодня, нет греха более страшного, чем трезвость. Так вознесём же смиренную молитву Господу нашему, и да не ввергнет он нас недостойных в геенну огненную... Ибо пьянство есть грех не менее тяжкий! – раздался дружный хохот  - Остолопы! Так-то вы почитаете своего пастыря? Проклиная вас, нечестивцы! Гореть вам в серном пламени, кипеть вам в адской смоле, кувыркаться вам на раскалённых сковородках!
- Ну что ты лаешься?! -  помянутый Жак Трувэ хохотал так, что вино выплескивалось из стакана. – Мы хотим пить  и есть, а ты лаешься!
- Ай да Жак! Я тоже хочу выпить, Жак! Тюржи! – кричал другой школяр. Кабатчик Тюржи оказался тут как тут. - Тащи нам ещё вина, Тюржи, Жак за всё платит! И не забудь мне курочку…
- Не жмись, толстячок, раскошеливайся смелей! Тюржи! Дюжину на мой счёт!
- Не нарушайте таинство святого обряда, балбесы!! Поставь бутылку на место, сын мой. Поставь, поставь, чадо... -  Томас вновь взял слово. –  Отныне и навсегда достопочтенные ряды  наши будет украшать своей персоной школяр Валентин де Барна.  Возблагодарим же Господа за ниспосланное нам! Где ваши стаканы, пропойцы? Приготовься к причащению Валент, живо! Готов?
  -Готов! – молодой человек лет восемнадцати кивнул. Он был строг и сосредоточен, словно перед университетскими экзаменаторами, но в глазах нет-нет да мелькали озорные чертенята
  - Припадем же к бочке нашей во имя Бахуса, иже сотворил и кружку и кружало! К ковшику приложимся! Во имя бочонка нашего и прародителя нашего Бахуса, иже с тобой хлещет и кости мечет – во веки веков. Пир вам. Чин-чин!
Десятки стаканов и кружек разом взлетели и опрокинулись.
- Вот теперь, ты один из нас, Валентин! – сказал Томас, кладя руку на плечо юноши.- Но по правилам нашего братства ты должен спеть что-то необычное… Ти-хо! Умолкли! Наш новый брат хочет исповедаться! Начинай, малыш…
- Я, скажем, считаю так, вы  – этак, и оба мы правы,  - начал молодой человек. -  Вот единственная истина которую невозможно опровергнуть! А потому – всем, ищущим истину, и всем, уже обретшим её. Словом, всем дуракам и дурам... "Баллада истин наизнанку"!

Мы вкус находим только в сене,
и отдыхаем средь забот,
смеёмся мы лишь от мучений,
и цену деньгам знает мот
Кто любит солнце? Только крот.
Лишь праведник глядит лукаво.
Красоткам нравится урод,
и лишь влюблённый мыслит здраво.

Лентяй один не знает лени,
на помощь только враг придёт,
и постоянство лишь в измене.
Кто крепко спит, тот стережёт,
дурак нам истину несёт,
труды для нас – одна забава,
всего на свете горше мёд…
И лишь влюблённый мыслит здраво!
   
Отзвучали овации балладе и пирушка продолжилась, но Валентин де Барна уже не был ее центром, школяры погрузились в междусобойные разговоры, обсуждая любовные победы друг-друга, вели полушутливые философские диспуты или просто пили не вдаваясь в излишнюю болтовню.
Де Барна уже хотел потихоньку исчезнуть, когда рядом с ним сел Томас де Триккор.
- Ну, что скажете, Барна? Надумали? – де Триккор словно и не пил, его взгляд был острым и не по-юношески проницательным.
- Все тоже. Томас. Вы мне симпатичны. И ваши идеи мне симпатичны.  И я с удовольствием принимаю ваше предложение. И сочту за честь присоединиться к движению.
- А ваш отец? – Триккор прищурился.
- А что мой отец? – ухмыльнулся Валентин. – То о чем он не знает, ему и не повредит.
- Тогда, - Триккор склонился к уху де Барна. – Сделаем мы вот, что…

Сообщение отредактировал Нортмер - 16.06.2008, 9:42