Ученик рисовальщика, Моя новая повесть... Опции

[Джоуль]

Прошу оценить. Этот рассказ мне приснился, серьёзно, даже не верится... =))))

1 глава "Персики и лепёшки"

Дорар, чертыхнулся и отшвырнул прочь заляпанный красками фартук. Как же всё-таки ему надоело заниматься этим бесполезным делом! Зачем рисовать фигуры обыкновенными кистями, если у учителя в кладовке хранятся горы «живых кисточек», позволяющих переносить рисунки с холста на землю?! Дорар, рассерженно посмотрел в открытое окно, всё больше и больше чувствуя, что учитель просто не доверяет ему.

Солнечные зайчики задорно носились по кремовой стене дома напротив, они словно дразнили озлобленного ученика, играя с малахитовыми листьями и скаля свои перламутровые зубки. Казалось, эти яркие блики могут, охотится за бабочками с той же лёгкостью, с которой они выслеживают тени качающиеся на стене. Пожалуй, солнечных зайчиков можно легко сравнить с живыми зверьками, которые в начале выжидает в засаде, а потом с гоготом наскакивает на свою, потерявшую бдительность жертву.

Раньше бы Дорар не задумываясь, схватил бы карандаш и почти рефлекторно стал бы зарисовывать мельчайшие детали пейзажа за окном: блики солнца, вычурные кудри виноградных лоз, свисающих со стены и обвивающих  смолистые стволы мачтовых сосен, которые в свою очередь обвивали корнями огромные нефритовые глыбы скал, зарывшихся в песок. Но теперь…

Перемены, в своём сознании, ученик художника заметил уже давно. Кисти казались ему тяжёлыми, краски серыми, а вдохновение покинуло его усталую от рисования душу. Дорару, всё больше и больше хотелось развеяться, уехать из этой одинокой усадьбы, состоящей из двух, израненных трещинами домов, поехать в город, повеселиться там, в сласть, а затем год другой, заниматься садоводством или музыкой. А уж только затем, пожалуй, после переосмысления своих поступков, можно будет вернуться к мольберту и краскам.

Он отвернулся от окна, лениво поднял со стола кисть и небрежно нанёс на раскинувшийся, на холсте, натюрморт ещё один мазок.
Внезапно мольберт задрожал. Карандаши, хаотично раскиданные на столе, с грохотом попадали вниз. Но мольберт дрожал всё сильнее и сильнее, ученик, ринулся, было подбирать карандаши, но, убедившись, что стержни в большинстве из них безнадёжно сломались, бросил их обратно на пол и просто замер подле неоконченного рисунка, непонимая причину происходящего.
 
Вдруг из хоста вылетела стайка бархатных персиков и закружила по стене. Затем подобно образующемуся водовороту из стола, возникло алебастровое блюдо, на котором возлежала дюжина малиновых слив. Дорар облизнулся и с потаённой радостью посмотрел на свою картину. Холст был пуст. У него  получилось. Каким-то образом он смог нарисовать картину и перенести её в реальность.

- Браво! Браво! Я всегда знал, что у тебя получится, - из двери высунулось довольное лицо, смуглого человека с поседевшими пепельными волосами, - я всегда подкладывал тебе зачарованные кисти и всегда знал, что ты сможешь использовать их! Только вот почему у тебя персики скачут по стене? Ты...

Учитель вопросительно посмотрел на Дорара, а затем перевёл взгляд обратно на парящие фрукты. Вдруг его взор устремился на улицу, и, заметив солнечных зайчиков, он нахмурился.

- Создавать нечто живое невыносимо тяжело, так как для этого необходимо тщательно продумать, каждую деталь их естества. Создать же существо мыслящее невозможно, так как лишь боги могут думать и за себя и за других живых людей, животных. И даже растение перенести с мольберта очень и очень трудно! Мы продвинулись лишь в рисовании деревьев и трав, так как много десятков лет наши учёные изучали их свойства... -  сердито произнёс учитель. - Как я понимаю, ты во время работы думал о солнечных зайчиках,  и случайным образом перенёс эту загадочную игру природы на картину?!

Дорар изумлённо моргнул и пролепетал:

- Я, случайно…

Его работа была определённо достойна похвалы, а учитель ещё и вздумал его бранить. Ведь ему удалось совершить очень большой шаг вперёд, он ведь сейчас добился того, чего не мог достичь, многие годы, пронеслось в кудрявой голове ученика, и он почувствовал, как в душе острым соусом закипает обида.

- Не будь я знаменитым Мартином Скалом, я бы возможно был бы рад этой забавной шутке с персиками, но я не могу позволить терпеть такую наглость от своего ученика! - Мартин ловко поймал один зазевавшийся персик и откусил от него кусок кроваво-красной мякоти. - А фрукты у тебя всё равно не вкусные…работать, тебе ещё  и работать.

Он выплюнул непрожёванный кусок на пол, усмехнулся, и, потрепав своего ученика за волосы, вышел из комнаты.
Дорар ещё некоторое время стоял возле опустевшего мольберта, а затем поднял с паркетного пола один медно-рыжий карандаш и с треском разломил его по полам. Злость и негодование проснулись в его сердце и запылали в нём багровым заревом костра.

*                          *                          *

- Дорар, запомни, не бывает истинного белого цвета, бывает лишь истинный чёрный, - голос учителя смешивался с треском дров в камине, убаюкивая Дорара, слушающего ещё один вечерний урок.

- Чёрный цвет, это дикая смесь всех остальных цветов и оттенков…белый же…эй! – Мартин сердито окликнул своего ученика и толкнул его в бок. Но Дорар склонив голову,  уже спал, нежно посапывая и тихонько ворча. Мартин Скал хотел разбудить его, но потом махнул рукой, - пусть спит. Завтра у них будет много дел.

Учитель скрестил ноги и, подперев свой острый подбородок, покрытым шрамами кулаком уставился в пламя камина. Оно весело металось по выжженным камням, искорки заманчиво мерцали, а угольки радостно летали вверх-вниз, так и, норовя выпрыгнуть из решётчатой ограды очага. Мысленно сравнив себя с мотыльком танцующим танго с огнём, учитель также закрыл глаза. Его усталые плечи опустились, царственная осанка испарилась, а его тело буквально повалилось на мягкое сидение кресла. Через мгновение он со свистом захрапел, а из его полуоткрытого рта изредка вырывались странные слова, случайным образом прорвавшиеся сквозь грёзы сна.

Трещал камин. Словно покрытые красными язвами, поленья неохотно позволяли крохотным огненным языкам ползать по чёрной коре. Дрова в очаге были похожи на уменьшенную копию двухэтажного особняка, в центре, которого бушевало неумолимое пламя.  А через некоторое время эти изысканные каминные хоромы потухли, оставив после себя лишь горку дымящейся золы.

Когда Дорар, проснулся, учителя в кабинете не было, и слегка удивившись этому, ученик с любопытством огляделся. В комнате царил хаос, все вещи были разбросаны, несколько книг корешками к верху валялись на полу. Лишь на письменном столе лежала белая, накрахмаленная скатерть, а на ней покоился кофейного цвета пакет с торчащими оттуда кунжутными лепёшками.
 
Эти лепёшки были на удивление горячими, словно их только что вытянули из печи. Как такое возможно Дорар не представлял, так как их усадьба стояла в далёкой лесной глуши, и ближайшая пекарня располагалась в сотни миль отсюда.
 
Повинуясь позывам голодного желудка, он схватил лепёшку своими длинными пальцами и оторвал зубами от неё огромный кусок. Лепёшка была пресной, чуть суховатой, но странная гармония вкуса и аромат свежескошенных трав и корицы, были настолько изумительны, что юноша с радостью съел всё. Утолив жажду водой из стоящего рядом кувшина, Дорар не торопясь, вытер руки о внутренний край белоснежной скатерти, а затем откинулся обратно в кресло.

Его словно охватила внезапная слабость, мимолётная судорога свела бицепс, и тяжело вздохнув от навалившей усталости, юноша, обеспокоившись своим состоянием, попытался встать, но не смог. На него нахлынула какая-то тяжёлая полудрёма и, пытаясь вырваться из её цепких оков, мальчик не смог подавить стон...

Очнулся он от хлёстких ударов по щекам. Дорар с трудом открыл слипшиеся глаза. Над ним склонился Мартин и какой-то незнакомый покрытый веснушками парень лет восемнадцати, они с волнением смотрели на него, словно ожидали чего-то страшного.
Дорар попытался встать, чтобы поздороваться, но учитель крепко схватил его за рукав стёганой куртки и заставил таким образом оставаться в неподвижном состоянии. Затем Мартин поднёс к его пересохшим губам стакан с каким-то напитком и ученик покорно приник к нему. В сосуде оказалось вино со специями, очень дорогой, целебный напиток, изготовленный из семи сортов винограда. Подивившись щедрости своего учителя, Дорар допил всё до конца и почти сразу после этого почувствовал себя лучше.

Кончик языка ученика уже довольно ловко утирал багровые капли, застывшие под нижней губой, когда Мартин попытался разрядить последствия  странного происшествия с лепёшками. Для начала он решил  познакомить своего ученика и незнакомого молодого человека:

- Дорар, Вануцу, позвольте представить вас друг другу, - перст учителя упёрся в Дорара, - Это мой последний ученик, Дорар из рода Раймахов, он увлекается рисованием растений и фруктовых плодов, и я смело могу сказать, что он будет моим достойным приемником.
Затем, немного понизив голос, учитель произнёс, указывая на покрытого веснушками юношу:

- Это Вануцу из рода Лашеров, он прибыл сюда в качестве курьера и в качестве испытуемого…точнее я должен оценить его работы. Так что прошу прощения, Дорар, булки которые ты неумело слопал, принадлежали Вануцу и были его работами. Я случайно оставил их на столе, а так как Вануцу специализируется на изготовлении ядов и наркотических средств…
Дорар зарычал о злости. Эта шутка определённо была подстроена специально. Видимо учитель решил проучить его за какие-то прегрешения, охладить его пыл. Но ничего, даром им это не пройдёт.

- Я ещё раз прошу прощения, мы так испугались, - учитель очень убедительно оттёр пот с лица, - Это целиком моя вина, так что впервые, мой терпеливый ученик я вынужден попросить у тебя прощения.

Дорар оттолкнул от себя руки Мартина и Вануцу, и вскочил на ноги. Комната закачалась, но, стараясь, держатся прямо и гордо, Дорар в какой-то угрюмой величественности направился к двери, ведущей в столовую. Сейчас в его голове бушевал ураган вопросов и эмоций. Учитель, ошибся ли он и подстроил историю с лепёшками специально? Он мог ошибиться, Мартин всё-таки уже старый человек, но чтобы положить лепёшки в своём кабинете, постелить скатерть? Разум Дорара панически боялся утверждать, что учитель хотел его позора или смерти, и, силясь найти хоть какое-то оправдание поступку учителя, он принялся просто предполагать. Наверное, Мартин просто забыл про своего ученика? Или… Точно Мартин Скал не привык к тому, чтобы ученик спал на кресле в комнате учителя. Его просто не заметили и всё. А скатерть и лепёшки были предназначены для их испытания Вануцу! Вануцу…

Дорар с облегчением вздохнул. Его рука уже лежала на ручке двери, когда он внезапно обернулся и произнёс:

- Я пойду, освежусь…

Заметив краем глаза радостную улыбку учителя и приподнятые брови Вануцу, ученик удовлетворённо ухмыльнулся.
Между учителем и учеником, как правило, не бывает дружбы. Но всё же и тому и другому приходится терпеть друг друга, ради пользы и благополучия обеих сторон.

Сообщение отредактировал Леди Джоуль - 10.08.2007, 22:27

[Джоуль]

Запах сгнивших водорослей сердито ударил в ноздри, Дорар недовольно поморщился и перевернулся на другой бок. Покидать царство Сна не хотелось, но дуновения морского ветра злили и раздражали юношу, так, что, наконец, ему пришлось смиренно открыть воспалённые глаза.

Какое всё тёмное, слабо подумал менестрель и со страдальческим стоном поднялся на ноги. Суставы заныли, а пол зловеще качнулся, но музыкант чудом сохранил равновесие.

- Люди, есть, кто живой? – просипел он, ощупывая своё лицо и с ненавистью подмечая на нём новые синяки и ссадины, - Эй, броненосцы, жив кто?

Ответом ему был лишь злобный крик чаек,  донёсшийся откуда-то сверху. Поёжившись, менестрель подошёл к крохотному окошку с решёткой и тут же зажмурился от резкого удара солнечных лучей, хлынувших в камеру.

Когда дурманящий свет солнца стал привычен для узника, Дорар понял, откуда в его тюрьме злой запах моря, крики морских птиц и непривычная качка. Он был заперт на корабле! Корабль-тюрьма! Это было что-то новое…

Перед ним величественно расстилалась тёмно-синяя бездна вод, которую с детской наивностью терзал переменчивый ветер, вызывая невысокие волны, увенчанные белозубыми барашками. Когда юноша вглядывался в это воинственную, водную гладь, ему казалось, что хоть снаружи море и блестит сапфировыми оттенками, внутри, на глубине, оно чёрное, как оперение ворона. От ощущения бесконечности у него закружилась голова, и, стараясь не смотреть на синевший у горизонта хребет песчаного берега, дразнивший своей недоступностью, Дорар отпрянул от решётки и занялся изучением своей временной обители, и главное поиском еды.

Стены его камеры были словно вылеплены из пугающего мрака, желающего дотянуться до горла заключённого, сдавить, погубить. Передёрнув плечами, шансонье с недоумённым видом постучал по одной из перегородок, и, уловив ухом гулкий звук, довольно ухмыльнулся, - это действительно была тюрьма, рядом с ним находилась ещё одна клетушка. Радуясь за изобретательность властей и тому, что он находится не в лапах Инквизиции, а в простой тюряге, музыкант оттёр пот с лица и угрожающе крикнул:

- Эй, тут есть кто-нибудь? Я есть хочу!

Молчание. Придётся проявить чуточку оригинальности, поразмыслил Дорар, и тут же смекнув в чём дело, заорал:

- Эй, вы гнилозубые, есть тут такие или нет? Жирные пиявки!

Покричав так минут пять, и счастливым взглядом проводив промчавшегося по узкому коридору тюремщика, посмотревшего на Дорара, так как курицы смотрят на павлина, забравшегося в курятник, сказитель ликующе понял, что он тут не один. А всё-таки где же еда? Ну, сейчас они ему быстро есть принесут!

- Жирные пиявки! Хватит спать молокососы!

Его вопли не блистали оригинальностью, но грохотали довольно громко, что было и надо. Ещё через пару минут из соседних камер донеслись разочарованные в жизни вздохи и лаконичные, но очень точные ругательства и тогда менестрель ловко сменил тактику своего небольшого развлечения.

- Эта тюремная крыса вообще с ума сошла, нацепила чёрный мундир и будит тут своими насмешками всех подряд. И так нагло ключами брякает, - громко заголосил юноша, хитро оскалив зубы. Бедный тюремщик, как он мог знать, что и на него могут всё свалить. От голода начинало подташнивать.

Ещё десять минут все узники дружным хором перетирали косточки тюремному ключнику, который, судя по всему, и оскорблял заключённых, а Дорар скромно молчал, своим музыкальным слухом слушая, как гневно стучат сапоги разбуженного роем голосов, капитана стражи, своего рода начальника тюрьмы. Утро выдалось до неожиданности весёлым и каждым дюймом тела ощущалось, как какое-то дикое возбуждение охватывает обессиленый разум. Душу, ранее скрученную в тугой и мокрый узел, словно кто-то распутывал, нежными горячими пальцами.

Из соседних камер раздались вскрики, видимо железная рука, разбуженного правосудия дотянулась и до них. По коридору пронёсся раскрасневшийся стражник, волоча за собой сумку с хлебом и дешёвым, жаренным мясом.

- Нет, крикунов не кормить! - загремел голос капитана, - Накорми этих, новеньких, которые молчали. Пусть знают, что я поощряю дисциплину в этом стаде коров, посланных на бойню...

*                  *                    *

Тихо смеясь над своей выходкой и лакомясь аппетитным кусочком хлеба, выданным ему дежурным охранником к завтраку, Дорар злорадно слушал гордую речь капитана стражи, вещавшего о том, что всех, кто откроет рот, сидя в камере, он собственноручно утопит.
 
Горе остальных узников, как некогда воодушевили музыканта, и тот с философским спокойствием растянулся на своём жёстком ложе, принимая солнечные ванны.
 
Освежающий, весёлый ветерок довольно гулял по темнице менестреля, и как не странно, сейчас Дорар почувствовал себя почти счастливым. Впервые ему не надо было ни о чём думать, уже смирившись со своим пленом и нависшей казнью, так как он во всём признался под пыткой, сказитель предался простой жизни, не размышляя о будущем и не вспоминая прошлое. Все его инстинкты рефлекторно свелись к одному: еда и сон, сон и еда, ну и разумееться небольшие развлечения, состоящие из поддразниваний и издёвок над другими осуждёнными.

Пытаясь отгородиться от пугающей реальности, спрятаться от нависшей смерти, музыкант постепенно дичал. Ему не хотелось думать и он не думал. А однажды попытавшись поразмышлять о будущем Дорар понял, что просто позабыл как это делается. Он слишком долго боролся с внутренним беспокойством, слишком долго, и почти сошёл с ума от опустошённости и неуверенности, которую лишь безуспешно пытался скрыть за своей ядовитой наглостью и лживым чувством невозможного здесь комфорта...

Сообщение отредактировал Леди Джоуль - 05.08.2007, 9:29