Часть третья: Время всякой вещи Опции

[Народ]

2632 год, месяц Броши.
Рунн. Монтристид.

          Дверь со скрипом открылась и факел осветил лицо узника, пребывающего во тьме. Ночь, последняя ночь перед казнью. Вошедший замер на пороге, вглядываясь в черты бывшего магистра Ордена Клинков Господних.
          - А, это ты. – Монбар говорил равнодушно. – Не ожидал. Зачем пришел?
          - Мне жаль, – глава Службы Имперской Безопасности закрепил факел на стене. – Право же, я не хотел, чтобы так все кончилось. Александр…
          - Ты предал меня, Этьен. – перебил его Андре. – И мне все равно по какой причине: боялся за себя, боялся за Империю, боялся за Императора с его короной. Теперь все кончено, и мне не нужны пустые извинения.
          - Имеешь право, – герцог Нортми кивнул. – Но я хотел спросить кое-что…
          - Пытки не развязали мне язык, - Андре рассмеялся. – И тебе я тоже ничего не скажу.
          - Монмиракль сожгли… но когда отыскали вход в его подземные ярусы, выяснилось, что дверь не открывается. Более того, ее не брали ни секиры, ни даже порох. Что за этой дверью, Андре? Я глава Службы Имперской Безопасности, я должен знать. Если это представляет какую-то угрозу Империи…
          Монбар какое-то время молчал. Затем внятно произнес:
          - Двенадцать. Двенадцать месяцев в году. Почему никто не задался вопросом? Две разбиты, осталось десять.
          - Да не месяцы считать нужно! – Этьен де Нортми вспылил. – Я мог бы вытащить тебя отсюда. Еще много «клинков» остается на свободе, мы могли бы списать это на их счет. Потом тебя бы переправили в Новую Иберию. У вас и там есть крепости, мне это известно.
          - Бессмысленно. – Монбар улыбнулся. – С Орденом покончено и мне предстоит взойти на костер. Мне уже все равно. Сотни лет Орден выполнял свою миссию, и если не нашлось никого, кто не поверил лжи, которую возвел на нас Император и его свора пресмыкающихся перед ним клириков, то пусть мир катится к чертям. Я ничего сказал и ничего не скажу, унеся тайну на тот свет. А ты сам найдешь разгадку, если сможешь.
         
2632 год, месяц Броши.
Рунн. Остров Сакрэ.


          По замыслу Александра сожжение должно было состояться на Сакрэ, прямо под окнами Императорского дворца. Простому люду не зачем было смотреть на смерть магистра, которому в тайне многие сочувствовали, а все остальные должны были впечатлиться «правосудием» по-императорски.
          К берегу острова причалила лодка значительно длиннее всех прочих, битком набитая вооруженными людьми. Инквизиторы стали выгружаться, сопровождая осужденного в последний путь. Процессию возглавлял монах с крестом в руках.
          Монбара грубо пихнули в спину, рассчитывая, что он упадет. Собрав последние силы, магистр лишь покачнулся, но устоял. Его, подхватив под руки, втащили на верх и стали привязывать к столбу.
          Костер сложили выше человеческого роста; главный палач и его подручные в красных кафтанах и с капюшонами на голове, с озабоченным видом людей, которым хочется выполнить свое дело как можно лучше, суетились вокруг, подравнивали сложенные дрова, готовили охапки хвороста про запас.
          - Сейчас вы предстанете перед лицом Господа, - раздался голос Первосвященника. - Признайтесь, пока еще не поздно, в ваших прегрешениях и покайтесь... В последний раз заклинаю вас!
          Монбар застыл на месте, обратив взор к небу. Придворные зашептались. Александр хранил молчание и улыбался. Наконец, он махнул рукой.
          Сразу с нескольких сторон к хворосту были поднесены факелы. Не смотря на сырой день, костер затрещал и взвился, сразу захватив магистра по пояс. По лицу Монбара прошла судорога, но он молчал.
          Подручные палача, расталкивая народ, хлопотали вокруг костра - кто бегом подносил поленья, кто ворошил уголья длинными железными крючьями.
          Пламя разгоралось, отбрасывая блики на лица собравшихся. Кому-то стало плохо, и он кинулся прочь. Император все также улыбался, а Монбар казалось бы не понимает, что происходит, ничего не чувствуя и не замечая.
          Но вдруг какая-то тень прошла по его лицу и магистр обвел глазами собравшихся.
          - Позор! Позор! - вскричал он. - Вы все видите, что гибнут невинные. Позор на всех вас! Господь Бог нас рассудит!
          Слова его были обращены ко всем и к каждому и беспощадно разили каждого. И так неодолима была сила этого голоса, что казалось, принадлежит он уже не человеку, а идет из нездешнего мира.
          - Первосвященник Сильвиус... Император Александр... не пройдет и года, как я призову вас на суд Божий и воздается вам справедливая кара! Проклятие! Проклятие на ваш род!
          В ту же секунду пламя поглотило его целиком, заглушив последний крик. Веревки, удерживавшие тело, лопнули. Великий магистр рухнул в бушующий огонь, и из багровых языков пламени выступила поднятая рука.
          Все замерли в испуге. Александр более не улыбался, на красивом лице застыла ярость.
          - Почему ему позволили говорить? – прошипел он в ухо канцлеру, который испугано съежился рядом. – Вы ответите мне за это… Я должен был приказать вырвать им язык, а уж затем посылать их на костер.
          А костер догорал, и в воздухе повис страх.

2632 год, месяц Фибулы.
Рунн. Шенбрунн.
         

          В сокровищнице Ордена было много ценного и все это было доставлено во дворец к Александру. Император, помрачневший после казни, часами просиживал рядом с золотыми кубками, щитами и изумрудами. В очередной из дней, его там и застал глава Службы Имперской Безопасности.
          - Ваше Величество. Скорбная весть из Ауралона. Его Преосвященство Сильвиус умер.
          Александр не обернулся. Его взгляд был обращен на чашу. Простую чашу из глины, неизвестно как попавшую в сокровищницу, где все было драгоценным.
          - Полагаю, он отравлен.
          - Возможно. – Этьен кивнул. – Причину устанавливают. Курия собралась, говорят, что следующим Первосвященником станет кардинал Коссимо Эттини.
          - Хорошо. – Александр кивнул.
          - Я прикажу дегустировать подаваемую Вам еду, – сообщил Этьен. - Гвардия тоже удвоит бдительность.
          Никто не верил в проклятье Монбара.

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 21:40

[Альбрехт фон Динштайн]

2 число месяца Гребня.
Остаррика. Замок Хелленкифер.

        Сколь многие горести… сколь многие беды.
       
        Ты защищал, Господи, дело души моей; искуплял жизнь мою.
        Ты видишь, Господи, обиду мою; рассуди дело мое.
        Ты видишь всю мстительность их, все замыслы их против меня.
        Ты слышишь, Господи, ругательство их, все замыслы их против меня,
        речи восстающих на меня и их ухищрения против меня всякий день.   
        Воздай им, Господи, по делам рук их;
        пошли им помрачение сердца и проклятие Твое на них;
        преследуй их, Господи, гневом, и истреби их из поднебесной.
       
        Альбрехт фот Динштайн молился. Было ранее утро, солнце еще не взошло – хорошее время, чтобы поговорить с Господом. Но ответит ли он? Вера герцога Остаррики была тверда как горная скала, но все же, но все же… Говорят, Господь карает грешников и испытывает праведников. И сейчас Альбрехт не знал, кто он – грешник или праведник? Пятьдесят лет – срок не малый, но что он сделал за эти года? Они проиграли религиозную войну, его жена и единственный наследник мертвы, Империей правит ничтожество… надежд нет. Единственный луч разорвал мрак храма – солнце поднималось над горизонтом, и Динштайн поднялся с колен. Он чувствовал себя отчаявшимся.
        Этот храм в Хелленкифере. Столько воспоминаний, горестных и радостных… Он прошелся мимо гробниц – ряды Динштайнов, высеченных в камне глядели на него с разочарованием. Их род прервется на Альбрехте. Горестно быть последним. Он остановился рядом с могилами Фридриха и Анны.
       
        - Ваша жена тяжело больна, – доктор не поднимал взгляда. – Боюсь…
        Слова повисли в воздухе.
        - Альбрехт. – Анна что-то беззвучно шептала, но имя мужа произнесла четко.
        Он опустился на колени перед ее кроватью.
        - Солнце мое.
        - Сбереги детей.
        - Конечно.
        Это была обычная простуда, сведшая иберийку в раннюю могилу. Как все обыденно произошло. Но для Альбрехта фон Динштайна жизнь изменилась навсегда.
       
        Он не выполнил того, что обещал. Аделина все больше отделялась от отца, а Фридрих… он был настоящим Динштайном, и, разумеется, принял брошенный ему вызов… Известие привез Рудольф фон Миттельхофф. Полковник не знал, что сказать. Просто вошел, поклонился и положил конверт на стол. Кара или испытание? Он не знал, не мог знать, а Господь так и не ответил ему.
        - Ваша Светлость? – голос слуги вырвал его из глубины темных дум. – Приехал князь Торнхейм, хочет Вас видеть.
        Иоганн, казалось, не поменялся за эти годы – все такой же порывистый и прямолинейный. Вот человек не знающий сомнений – и ему Господь благоволит больше, чем герцогу Остаррики.
        - Я вскоре спущусь. – Альбрехт кивнул.
        Что он сделал не так в свое время? Лишь следовал зову своей совести, был верным экклесиатом, и, хотелось надеяться, мудрым правителем. Что ему оставалось – месть? Флавио будут повергнуты, но застаревшая ненависть выгорела, истлела – ведь некому будет воспользоваться плодами побед. Засевшее в Рунне ничтожество вполне готово отдать все еретикам – флавийцы удержат за собой провинцию. Даже разговор о возвращении спорных территорий, в частности флавийской Ханкары, Бальтадера пресек на корню. Ему нет дела до истинной веры, этот жалкий корыстолюбец думает лишь о податях. Он не раз предупреждал, но ни в Рунне, ни в Кастелларе его голос уже давно ничего не значит.
        Вскоре он присоединился к князю.
        - Добрый друг! – Иоганн-Готфрид радостно приветствовал своего кузена. Шла война, Торнхейм сражался с полонцами, в то время пока Динштайн сторожил горные перевалы. Давно они не виделись. – Мы привезли тебе кое-что.
        Подарком была золотая чаша и парадный портрет – несколько измененная копия, висевшая в замке у самого князя.
        - Очень древняя вещь, – сказал Отто фон Торнхейм, держа в руках массивный кубок. – Но несколько неудобная.
        - Благодарю. – Альбрехт приказал унести эти дары, и принести еду. – Как идет война?
        - Великолепно. – Иоганн-Готфрид вгрызался в баранью ногу. – Мы возьмем Варцлаву. Победа будет нашей.
        - После падения Гарденштурммеля, крепости на границе Полонии и Брамера, – пояснил сын князя, – внутренняя Полония осталась незащищенной. Единственное, на что может рассчитывать Радимир – так это на свое войско.
        - Встретим его в открытом бою, – прорычал Иоганн-Готфрид фон Торнхейм. – И разобьем.
        - Остается Никас Ипсиланти, – продолжил Отто. – Однако его армия заблокирована в скифской Сечи. Сальвадор Катена планирует разбить его на исходе осени. Хороший план, но есть определенный риск… Впрочем, на стороне маршала численное превосходство.
        - Раздавим его, – князь налил себе вина. – Как крысу.
        - После этого, останется один лишь Аластор. Следующей весною, флот блокирует его с моря, а наземные силы нанесут удары по Флавии с разных сторон.
        - Загоним Евгения в нору, – гулко рассмеялся Торнхейм. – А потом будем выкуривать.
        - Что ж. – Альбрехт нахмурился. – Это хорошо. Но что потом? Что будет с Лигой? Вот это по-моему важно, а не подробности военных планов Катены – он просто инструмент, который в разное время доставали то Энрике, то вот сейчас – Бальтадера, что нам до него? 
        Торнхейм опустил чашу, видимо, задумавшись. Отто молчал.
        - Разве мы что-то выиграли? – яростно произнес Динштайн. – Во время междуцарствия нас провели, как дурачков, посадив на трон этого монаха, затем еще лучше – в советнички ему определили это чудо иберийское, которое покровительствует еретикам и ворует деньги из казны. Кто-то бросает все и сбегает в Новую Иберию, а кто-то годами сидит в горных крепостях, охраняя Рунн от Флавио. Справедливость?  Где вы видели ее?
        - Что мы можем сделать? – Иоганн-Готфрид был мрачен и печален. – Мы стары, Альбрехт. Наше время уходит. Фабиус умер, Изабелла в Рунне, мы совсем без союзников.
        - Пусть так. – Динштайн налил себе еще вина. – Но что-то еще можно сделать.
        - Ваша Светлость, – еще раз доложил слуга. – Прибыл Его Высокопреосвященство кардинал Барнейский Теодорус.
        Герцог Остаррики с удивлением обернулся к двери, Теодорус уже давно не посещал его.
        - Какое удовольствие видеть все Вас, – борода кардинала стала еще длиннее, а сам он – важнее. Что-то новое скользило в его взгляде, в целом он выглядел очень уверенным и спокойным. – Альбрехт, в сей знаменательный день, особую радость мне доставляет узреть тебя во здравии и благополучии.
        - Мне Вас тоже, Ваше Высокопреосвященство, – Динштайн  внимательно смотрел на усевшегося за стол кардинала. – Жаль, что последний раз я видел Вас уже давно. Что же привело сюда кардинала Теодоруса?
        - О, друг мой, – тот улыбался. – Всему есть свое время. Но Вы правы – мне стоило чаще навещать Вас. И теперь, когда я хочу просить у Вас, Вы можете отвергнуть мою просьбу, так как и я в свое время забыл о Вас.
        - Просьбу? – герцог горько рассмеялся. – Чем же я могу помочь столь блистательному святому отцу? Я, фактический изгнанник, пребывающий в опале. Не было бы Флавио, в герцоге Динштайне не было бы никакой надобности.
        - Вы напрасно самоумаляетесь. – Теодорус вздохнул с сожалением. – Я не забыл вашей помощи, Альбрехт – и надеюсь, что в будущем ему смогу возвратить этот неоплаченный долг. Просьба моя в следующем: Отец наш Небесный вестимо заберет Его Святейшество Первосвященника Ауралонского Бонифация… не ранее, чем через пару месяцев. Нам всем будет недоставать Его. Он мудр, добр и справедлив, как истинный слуга Творца.
        - Бонифаций был слишком мягок, – скривился Альбрехт фон Динштайн. – А Империи нужна твердая рука. Что за беда? – больной старик в Ауралоне и в Рунне – монах… Империя была созданна воинами, и воин должен ею править.
        - В этом рассуждении есть смысл, – поглаживая белоснежную бороду, согласился Теодорус. – Очевидно, что нам нужен новый Первосвященник… Таковым мог бы стать Ваш покорный слуга, который готов взять на себя всю ответственность. Увы, у меня есть соперник – сэнтет Никонианцев, пользующийся уважением в Ауралоне. Голоса примерно равны, поэтому мне важно получить небольшое преимущество.
        - Вы хотите подкупить часть кардиналов, – догадался Динштайн. – И Вам нужны деньги.
        - Истинно так, – святой отец склонил голову. – Вы правы. Став же Первосвященником, я бы помог Вам, чем только смог.
        Альбрехт фон Динштайн задумался. В голове постепенно складывался план. С помощью Первосвященника вполне реально низвергнуть ненавидимого министра, а дальше – лови судьбу за хвост, пока не убежала.
        - Хорошо, – сказал он, наконец. – Но Вы должны знать, на что соглашаетесь. Иоганн, я решил – после моей смерти, Остаррика отойдет твоей семье. Но мы должны получить нечто гораздо большее – мы присоединим Флавию, Скифскую Сечь и Полонию к нашим владениям. Мы казним графа Бальтадеру и будем править сами. Что Вы думаете о таких условиях, Ваше Высокопреосвященство?
        - Смело. – Теодорус поклонился. – Но я готов помочь Вам.

Сообщение отредактировал Всадник - 03.08.2007, 0:23