Ученик рисовальщика, Моя новая повесть... Опции

[Джоуль]

Прошу оценить. Этот рассказ мне приснился, серьёзно, даже не верится... =))))

1 глава "Персики и лепёшки"

Дорар, чертыхнулся и отшвырнул прочь заляпанный красками фартук. Как же всё-таки ему надоело заниматься этим бесполезным делом! Зачем рисовать фигуры обыкновенными кистями, если у учителя в кладовке хранятся горы «живых кисточек», позволяющих переносить рисунки с холста на землю?! Дорар, рассерженно посмотрел в открытое окно, всё больше и больше чувствуя, что учитель просто не доверяет ему.

Солнечные зайчики задорно носились по кремовой стене дома напротив, они словно дразнили озлобленного ученика, играя с малахитовыми листьями и скаля свои перламутровые зубки. Казалось, эти яркие блики могут, охотится за бабочками с той же лёгкостью, с которой они выслеживают тени качающиеся на стене. Пожалуй, солнечных зайчиков можно легко сравнить с живыми зверьками, которые в начале выжидает в засаде, а потом с гоготом наскакивает на свою, потерявшую бдительность жертву.

Раньше бы Дорар не задумываясь, схватил бы карандаш и почти рефлекторно стал бы зарисовывать мельчайшие детали пейзажа за окном: блики солнца, вычурные кудри виноградных лоз, свисающих со стены и обвивающих  смолистые стволы мачтовых сосен, которые в свою очередь обвивали корнями огромные нефритовые глыбы скал, зарывшихся в песок. Но теперь…

Перемены, в своём сознании, ученик художника заметил уже давно. Кисти казались ему тяжёлыми, краски серыми, а вдохновение покинуло его усталую от рисования душу. Дорару, всё больше и больше хотелось развеяться, уехать из этой одинокой усадьбы, состоящей из двух, израненных трещинами домов, поехать в город, повеселиться там, в сласть, а затем год другой, заниматься садоводством или музыкой. А уж только затем, пожалуй, после переосмысления своих поступков, можно будет вернуться к мольберту и краскам.

Он отвернулся от окна, лениво поднял со стола кисть и небрежно нанёс на раскинувшийся, на холсте, натюрморт ещё один мазок.
Внезапно мольберт задрожал. Карандаши, хаотично раскиданные на столе, с грохотом попадали вниз. Но мольберт дрожал всё сильнее и сильнее, ученик, ринулся, было подбирать карандаши, но, убедившись, что стержни в большинстве из них безнадёжно сломались, бросил их обратно на пол и просто замер подле неоконченного рисунка, непонимая причину происходящего.
 
Вдруг из хоста вылетела стайка бархатных персиков и закружила по стене. Затем подобно образующемуся водовороту из стола, возникло алебастровое блюдо, на котором возлежала дюжина малиновых слив. Дорар облизнулся и с потаённой радостью посмотрел на свою картину. Холст был пуст. У него  получилось. Каким-то образом он смог нарисовать картину и перенести её в реальность.

- Браво! Браво! Я всегда знал, что у тебя получится, - из двери высунулось довольное лицо, смуглого человека с поседевшими пепельными волосами, - я всегда подкладывал тебе зачарованные кисти и всегда знал, что ты сможешь использовать их! Только вот почему у тебя персики скачут по стене? Ты...

Учитель вопросительно посмотрел на Дорара, а затем перевёл взгляд обратно на парящие фрукты. Вдруг его взор устремился на улицу, и, заметив солнечных зайчиков, он нахмурился.

- Создавать нечто живое невыносимо тяжело, так как для этого необходимо тщательно продумать, каждую деталь их естества. Создать же существо мыслящее невозможно, так как лишь боги могут думать и за себя и за других живых людей, животных. И даже растение перенести с мольберта очень и очень трудно! Мы продвинулись лишь в рисовании деревьев и трав, так как много десятков лет наши учёные изучали их свойства... -  сердито произнёс учитель. - Как я понимаю, ты во время работы думал о солнечных зайчиках,  и случайным образом перенёс эту загадочную игру природы на картину?!

Дорар изумлённо моргнул и пролепетал:

- Я, случайно…

Его работа была определённо достойна похвалы, а учитель ещё и вздумал его бранить. Ведь ему удалось совершить очень большой шаг вперёд, он ведь сейчас добился того, чего не мог достичь, многие годы, пронеслось в кудрявой голове ученика, и он почувствовал, как в душе острым соусом закипает обида.

- Не будь я знаменитым Мартином Скалом, я бы возможно был бы рад этой забавной шутке с персиками, но я не могу позволить терпеть такую наглость от своего ученика! - Мартин ловко поймал один зазевавшийся персик и откусил от него кусок кроваво-красной мякоти. - А фрукты у тебя всё равно не вкусные…работать, тебе ещё  и работать.

Он выплюнул непрожёванный кусок на пол, усмехнулся, и, потрепав своего ученика за волосы, вышел из комнаты.
Дорар ещё некоторое время стоял возле опустевшего мольберта, а затем поднял с паркетного пола один медно-рыжий карандаш и с треском разломил его по полам. Злость и негодование проснулись в его сердце и запылали в нём багровым заревом костра.

*                          *                          *

- Дорар, запомни, не бывает истинного белого цвета, бывает лишь истинный чёрный, - голос учителя смешивался с треском дров в камине, убаюкивая Дорара, слушающего ещё один вечерний урок.

- Чёрный цвет, это дикая смесь всех остальных цветов и оттенков…белый же…эй! – Мартин сердито окликнул своего ученика и толкнул его в бок. Но Дорар склонив голову,  уже спал, нежно посапывая и тихонько ворча. Мартин Скал хотел разбудить его, но потом махнул рукой, - пусть спит. Завтра у них будет много дел.

Учитель скрестил ноги и, подперев свой острый подбородок, покрытым шрамами кулаком уставился в пламя камина. Оно весело металось по выжженным камням, искорки заманчиво мерцали, а угольки радостно летали вверх-вниз, так и, норовя выпрыгнуть из решётчатой ограды очага. Мысленно сравнив себя с мотыльком танцующим танго с огнём, учитель также закрыл глаза. Его усталые плечи опустились, царственная осанка испарилась, а его тело буквально повалилось на мягкое сидение кресла. Через мгновение он со свистом захрапел, а из его полуоткрытого рта изредка вырывались странные слова, случайным образом прорвавшиеся сквозь грёзы сна.

Трещал камин. Словно покрытые красными язвами, поленья неохотно позволяли крохотным огненным языкам ползать по чёрной коре. Дрова в очаге были похожи на уменьшенную копию двухэтажного особняка, в центре, которого бушевало неумолимое пламя.  А через некоторое время эти изысканные каминные хоромы потухли, оставив после себя лишь горку дымящейся золы.

Когда Дорар, проснулся, учителя в кабинете не было, и слегка удивившись этому, ученик с любопытством огляделся. В комнате царил хаос, все вещи были разбросаны, несколько книг корешками к верху валялись на полу. Лишь на письменном столе лежала белая, накрахмаленная скатерть, а на ней покоился кофейного цвета пакет с торчащими оттуда кунжутными лепёшками.
 
Эти лепёшки были на удивление горячими, словно их только что вытянули из печи. Как такое возможно Дорар не представлял, так как их усадьба стояла в далёкой лесной глуши, и ближайшая пекарня располагалась в сотни миль отсюда.
 
Повинуясь позывам голодного желудка, он схватил лепёшку своими длинными пальцами и оторвал зубами от неё огромный кусок. Лепёшка была пресной, чуть суховатой, но странная гармония вкуса и аромат свежескошенных трав и корицы, были настолько изумительны, что юноша с радостью съел всё. Утолив жажду водой из стоящего рядом кувшина, Дорар не торопясь, вытер руки о внутренний край белоснежной скатерти, а затем откинулся обратно в кресло.

Его словно охватила внезапная слабость, мимолётная судорога свела бицепс, и тяжело вздохнув от навалившей усталости, юноша, обеспокоившись своим состоянием, попытался встать, но не смог. На него нахлынула какая-то тяжёлая полудрёма и, пытаясь вырваться из её цепких оков, мальчик не смог подавить стон...

Очнулся он от хлёстких ударов по щекам. Дорар с трудом открыл слипшиеся глаза. Над ним склонился Мартин и какой-то незнакомый покрытый веснушками парень лет восемнадцати, они с волнением смотрели на него, словно ожидали чего-то страшного.
Дорар попытался встать, чтобы поздороваться, но учитель крепко схватил его за рукав стёганой куртки и заставил таким образом оставаться в неподвижном состоянии. Затем Мартин поднёс к его пересохшим губам стакан с каким-то напитком и ученик покорно приник к нему. В сосуде оказалось вино со специями, очень дорогой, целебный напиток, изготовленный из семи сортов винограда. Подивившись щедрости своего учителя, Дорар допил всё до конца и почти сразу после этого почувствовал себя лучше.

Кончик языка ученика уже довольно ловко утирал багровые капли, застывшие под нижней губой, когда Мартин попытался разрядить последствия  странного происшествия с лепёшками. Для начала он решил  познакомить своего ученика и незнакомого молодого человека:

- Дорар, Вануцу, позвольте представить вас друг другу, - перст учителя упёрся в Дорара, - Это мой последний ученик, Дорар из рода Раймахов, он увлекается рисованием растений и фруктовых плодов, и я смело могу сказать, что он будет моим достойным приемником.
Затем, немного понизив голос, учитель произнёс, указывая на покрытого веснушками юношу:

- Это Вануцу из рода Лашеров, он прибыл сюда в качестве курьера и в качестве испытуемого…точнее я должен оценить его работы. Так что прошу прощения, Дорар, булки которые ты неумело слопал, принадлежали Вануцу и были его работами. Я случайно оставил их на столе, а так как Вануцу специализируется на изготовлении ядов и наркотических средств…
Дорар зарычал о злости. Эта шутка определённо была подстроена специально. Видимо учитель решил проучить его за какие-то прегрешения, охладить его пыл. Но ничего, даром им это не пройдёт.

- Я ещё раз прошу прощения, мы так испугались, - учитель очень убедительно оттёр пот с лица, - Это целиком моя вина, так что впервые, мой терпеливый ученик я вынужден попросить у тебя прощения.

Дорар оттолкнул от себя руки Мартина и Вануцу, и вскочил на ноги. Комната закачалась, но, стараясь, держатся прямо и гордо, Дорар в какой-то угрюмой величественности направился к двери, ведущей в столовую. Сейчас в его голове бушевал ураган вопросов и эмоций. Учитель, ошибся ли он и подстроил историю с лепёшками специально? Он мог ошибиться, Мартин всё-таки уже старый человек, но чтобы положить лепёшки в своём кабинете, постелить скатерть? Разум Дорара панически боялся утверждать, что учитель хотел его позора или смерти, и, силясь найти хоть какое-то оправдание поступку учителя, он принялся просто предполагать. Наверное, Мартин просто забыл про своего ученика? Или… Точно Мартин Скал не привык к тому, чтобы ученик спал на кресле в комнате учителя. Его просто не заметили и всё. А скатерть и лепёшки были предназначены для их испытания Вануцу! Вануцу…

Дорар с облегчением вздохнул. Его рука уже лежала на ручке двери, когда он внезапно обернулся и произнёс:

- Я пойду, освежусь…

Заметив краем глаза радостную улыбку учителя и приподнятые брови Вануцу, ученик удовлетворённо ухмыльнулся.
Между учителем и учеником, как правило, не бывает дружбы. Но всё же и тому и другому приходится терпеть друг друга, ради пользы и благополучия обеих сторон.

Сообщение отредактировал Леди Джоуль - 10.08.2007, 22:27

[Джоуль]

4 глава "Запертый загон"

Нет, ничего хуже, чем ожидание неизбежного. Нервно теребить краешек засаленного покрывала, молча захлёбываясь в гнетущем отчаянье, остро жалящем сердце. С надеждой озираться по сторонам, ища взглядом родные предметы: гитару, ковёр на стене, небольшой мольберт одиноко лежащий на шкафу. Когда он был использован в последний раз? Давно. И поэтому Дорару было ещё страшнее, липкий страх устало собирался внизу живота, сладостно щекоча подмышки выступающим холодным потом. Сколько дней прожито зря. Он сможет вновь использовать эти вещи не скоро. Возможно, вообще он никогда не увидит их.

- Прощайте, - шепнул он всей обстановке комнаты и заботливо провёл рукой по висевшему на крючке домашнему халату, - Прощайте. Я не говорю «до свидания». Хотя почему?

  Вздрогнув и попытавшись, справится с пушистыми мурашками, растекающимися между лопаток, менестрель резко и неожиданно почувствовал, что находится на волосок не только от ареста, но и возможно от смерти. Законы в те времена были суровы, и за убийство полагалась смертная казнь. А, будучи по документам, тем единственным, кто общался с Мартином за последний год, все подозрения ложатся именно на него, на ученика. Хотя стойте!
 
По своему виду тело покойного уже было немного подпорчено временем. Значит, труп пролежал в доме недели две. В прочем странно, что его обнаружили, так скоро. У Мартина не было назойливых соседей, которые могли пожаловаться на запах, не было и родственников, пристально следящих за наследством. И тем более странно, что труп обнаружила Тайная стража. Видимо кто-то, возможно даже сам убийца сообщил Рыцарям Ордена Тени о том, что в усадьбе труп. Но для этого надо было знать, где убежище рисовальщика! А эту информацию мог знать только тот, кто знал художника лично…

А с кем "из своих" мог встречаться Мартин Скал за этот промежуток времени? Для старых людей время течёт быстрее, чем для молодых. Ну а всё-таки? Разве, что с Вануцу.  С Вануцу. Да, Мартин Скал хотел забрать кольцо. Перстень рисовальщика. А если предположить, что Вануцу очень хороший специалист по ядам и добавить то, что они немного повздорили…

- Да! –  восторженно крикнул Дорар, - Это Вануцу!

- Открывайте, городская стража! – зычно пробасили в ответ шансонье, мужские голоса за дверью, - Открывай! Хуже будет!

Но Дорар не слушал.

- Вануцу, - зачарованно повторял он, - Вануцу.

Он не слышал мощных ударов плечом о дверь. Он не почувствовал, как тяжёлые руки легли на его худое плечо. И даже, когда тяжёлая рукоятка меча опустилась ему на голову, Дорар не вскрикнул, а просто молча вырубился.

*                      *                      *
Чаще всего на допросах в тюрьме, он молчал. Когда его спрашивали о том, почему он утверждает, что покинул рисовальщика за долго до его смерти и зачем вообще ученик покинул своего учителя, Дорар ещё крепче сжимал зубы. Сказать, что он просто обиделся, было глупо и стыдно. А твердить имя «Вануцу» он перестал, как только из уст одного из стражников услышал фразу: «Джек Лашер известный политик, но своему сыну он даёт художественное образование». Бороться с политическими деятелями, всё равно, что бороться с мельницей. На место одного тут же придёт второй, также желающий искоренить того, кто вывел его предшественника. А жаловаться и надеяться на чужую помощь, казалось Дорару бессмыслицей.
 
  В этом наш ученик ни сколько не изменился, - он так и остался тем маленьким мальчиком обучающемуся рисованию. Понятия, - верность, честь, достоинство вдалбливались в него  чересчур долго. Признаться же в собственной ранимости было позором, при чём навсегда. И даже кончина на эшафоте не была веским предлогом, чтобы унизить себя в глазах других людей.

Нет, конечно, Дорар не хотел смерти и он давно отбросил в сторону предрассудки. В его планы определённо не входила благородная гибель и гибель вообще. И он был готов всё сказать. Но, сейчас горюя о Мартине, его язык не поворачивался, произнести, что-либо плохое о своём учителе. Да и если учесть то, что в дороге он оглушил одного из Тайного воина... Вообщем положение у шансонье было очень щекотливое, с одной стороны маячила жестокая петля, а с другой медленная и неприятная смерть. Смерть вообще вещь довольно нехорошая, некогда не знаешь, когда лезвие Госпожи Жизни просвестит над твоей головой. Внезапность, - главный минус.

Когда один из инквизиторов заявил, что применит пытки, дабы развязать язык подозреваемому, Дорар просто сплюнул на чёрный пол, всем своим видом показывая презрение. Он знал, что если молвит хоть слово о том, что он видел и слышал, пока шёл к Мартину, никакого разбирательства не будет. Его просто отдадут в руки палачей сразу…
 
Следователь кисло улыбнулся, своими жёлтыми зубами, похожими на клыки и отдал менестреля в руки палачей. Официальный суд будет, а сейчас прокурору нужны доказательства и желательно показания. Имея на руках улики, без чистосердечного признания можно и обойтись.
 
Начали очень изящно. Без огня, тисков и прочих атрибутов тогдашних служб тайной полиции, на которую в те светлые времена была возложена обязанность, заниматься расследованием дел связанных с политикой, шпионажем и убийствами.

Палач, покрытый солёной смесью крови и пота, даже не утруждая себя надеть чёрную, похожую на мешок маску, широко ухмыльнулся и швырнул Дорара на каменный пол, в который были вделаны пять  грубых креплений, для ног, рук и туловища. Приковав менестреля, уже готовившего свою речь протеста, к полу, палач с очень умным видом направился к обшарпанному столику, и извлёк из его ящика, половинку скорлупки ореха, размером с кулак ребёнка и небольшую коробочку, в которой что-то подозрительно копошилось.

Музыкант затравленно посмотрел на палача и открыл рот, дабы закричать, но его мучитель лишь гордо опрокинул содержимое коробочки в половинку ореха, и непринуждённо перевернув её, поставил  на оголённый живот несчастного сказителя.

Какой бы мягкой пыткой это не казалось, но к чувству беспокойства и неуверенности Дорара одновременно прибавились ужасные и болезненный сокращения мышц живота, так как население коробочки неутомимо металось под крышкой ореха, силясь выбраться наружу. Через минуту Дорару стало очень щекотно, а через пять крик менестреля не хуже любой песни стал терзать уши тюремщиков. Музыкант просто обезумел, он бил головой об пол, вытягивал шею, и отчаянно дёргал туловищем. Боли не было, была лишь адская мука, от которой Дорар сходил с ума.

- Хватит! Хватит! Я всё…всё, скажу! – с рычанием завопил Дорар через десять минут, но некто не прекратил экзекуцию.

Ухмылка палача стала шире, а инквизитор с лёгким оттенком удовольствия прислонился к кирпичной стене, слушая крик музыканта и отдалённые вопли людей, находящихся в других камерах. Пожалуй, эта симфония определённо начинала ему, нравится. Вечность длится долго и конца ей не видно…

- Я… я убил, я убил рисова…, - прошипел Дорар, извиваясь от пытки.

Инквизитор  словно очнувшись от глубокого сна, поморщился и сделал знак палачу, который в тот же момент убрал орех с насекомым прочь. Видимо они ждали продолжения тирады.
 
И тут Дорар очень мастерски разыграл обморок, но некто не оценил его искусства, зрители привычным движением вылили на «актёра» ведро с водой и музыкант мгновенно пробудился.
 
- Говори, голубчик, не тяни, - проскрипел тюремщик и оттёр со лба выступивший пот.

Только сейчас Дорар заметил, что на его старшем мучителе была одета белоснежная, праздничная рубашка. Скривившись, Дорар вновь театрально закрыл глаза и опрокинул голову на бок.

- Как хочешь, брат, - уныло проговорил служитель закона, - Дело твоё. Ты единственный подозреваемый, а значит и единственный убийца.

Логика поражала. Но у Дорара не было времени оценить её по достоинству. Допрос продолжили с удвоенной силой.

Затем его просто били. Сил отвечать на вопросы не было, а  факты и правдивые выдумки утонули в стоне: «Я убил Мартина Скала". Они хотели узнать лишь то, что было им нужно. Они узнали это. А было ли это правдой или ложью, - это было не важно.
*                      *                    *

В промёрзшую камеру Дорара бросили полуживого. Темнота, жестоко перемешивалась с тюремным запахом грязи, железа и крови и лишь этот грубый аромат боли оживлял менестреля, не позволяя навсегда улететь в страну Эхелла. Решётка печально блестела при тусклом свете одинокого факела. Лунный свет пронзительно освещал спокойное лицо невиновного узника, лежавшего на деревянном щите, служившему ему кроватью.
 
Коридор напротив был пустынен и дрожащую тишину прерывали лишь чьи-то редкие вздохи и позвякивание амуниции стражника устало бродившего по скудным просторам темницы.
 
Во тьме вдруг сверкнул огонь чьих-то глаз.

- Спокойно ночи, Дорар, - прошептал пленник и слабо улыбнулся. Сейчас он был настолько одинок, что мог говорить лишь сам с собой.

Сообщение отредактировал Джоуль - 04.09.2007, 13:46