Ученик рисовальщика, Моя новая повесть... Опции

[Джоуль]

Прошу оценить. Этот рассказ мне приснился, серьёзно, даже не верится... =))))

1 глава "Персики и лепёшки"

Дорар, чертыхнулся и отшвырнул прочь заляпанный красками фартук. Как же всё-таки ему надоело заниматься этим бесполезным делом! Зачем рисовать фигуры обыкновенными кистями, если у учителя в кладовке хранятся горы «живых кисточек», позволяющих переносить рисунки с холста на землю?! Дорар, рассерженно посмотрел в открытое окно, всё больше и больше чувствуя, что учитель просто не доверяет ему.

Солнечные зайчики задорно носились по кремовой стене дома напротив, они словно дразнили озлобленного ученика, играя с малахитовыми листьями и скаля свои перламутровые зубки. Казалось, эти яркие блики могут, охотится за бабочками с той же лёгкостью, с которой они выслеживают тени качающиеся на стене. Пожалуй, солнечных зайчиков можно легко сравнить с живыми зверьками, которые в начале выжидает в засаде, а потом с гоготом наскакивает на свою, потерявшую бдительность жертву.

Раньше бы Дорар не задумываясь, схватил бы карандаш и почти рефлекторно стал бы зарисовывать мельчайшие детали пейзажа за окном: блики солнца, вычурные кудри виноградных лоз, свисающих со стены и обвивающих  смолистые стволы мачтовых сосен, которые в свою очередь обвивали корнями огромные нефритовые глыбы скал, зарывшихся в песок. Но теперь…

Перемены, в своём сознании, ученик художника заметил уже давно. Кисти казались ему тяжёлыми, краски серыми, а вдохновение покинуло его усталую от рисования душу. Дорару, всё больше и больше хотелось развеяться, уехать из этой одинокой усадьбы, состоящей из двух, израненных трещинами домов, поехать в город, повеселиться там, в сласть, а затем год другой, заниматься садоводством или музыкой. А уж только затем, пожалуй, после переосмысления своих поступков, можно будет вернуться к мольберту и краскам.

Он отвернулся от окна, лениво поднял со стола кисть и небрежно нанёс на раскинувшийся, на холсте, натюрморт ещё один мазок.
Внезапно мольберт задрожал. Карандаши, хаотично раскиданные на столе, с грохотом попадали вниз. Но мольберт дрожал всё сильнее и сильнее, ученик, ринулся, было подбирать карандаши, но, убедившись, что стержни в большинстве из них безнадёжно сломались, бросил их обратно на пол и просто замер подле неоконченного рисунка, непонимая причину происходящего.
 
Вдруг из хоста вылетела стайка бархатных персиков и закружила по стене. Затем подобно образующемуся водовороту из стола, возникло алебастровое блюдо, на котором возлежала дюжина малиновых слив. Дорар облизнулся и с потаённой радостью посмотрел на свою картину. Холст был пуст. У него  получилось. Каким-то образом он смог нарисовать картину и перенести её в реальность.

- Браво! Браво! Я всегда знал, что у тебя получится, - из двери высунулось довольное лицо, смуглого человека с поседевшими пепельными волосами, - я всегда подкладывал тебе зачарованные кисти и всегда знал, что ты сможешь использовать их! Только вот почему у тебя персики скачут по стене? Ты...

Учитель вопросительно посмотрел на Дорара, а затем перевёл взгляд обратно на парящие фрукты. Вдруг его взор устремился на улицу, и, заметив солнечных зайчиков, он нахмурился.

- Создавать нечто живое невыносимо тяжело, так как для этого необходимо тщательно продумать, каждую деталь их естества. Создать же существо мыслящее невозможно, так как лишь боги могут думать и за себя и за других живых людей, животных. И даже растение перенести с мольберта очень и очень трудно! Мы продвинулись лишь в рисовании деревьев и трав, так как много десятков лет наши учёные изучали их свойства... -  сердито произнёс учитель. - Как я понимаю, ты во время работы думал о солнечных зайчиках,  и случайным образом перенёс эту загадочную игру природы на картину?!

Дорар изумлённо моргнул и пролепетал:

- Я, случайно…

Его работа была определённо достойна похвалы, а учитель ещё и вздумал его бранить. Ведь ему удалось совершить очень большой шаг вперёд, он ведь сейчас добился того, чего не мог достичь, многие годы, пронеслось в кудрявой голове ученика, и он почувствовал, как в душе острым соусом закипает обида.

- Не будь я знаменитым Мартином Скалом, я бы возможно был бы рад этой забавной шутке с персиками, но я не могу позволить терпеть такую наглость от своего ученика! - Мартин ловко поймал один зазевавшийся персик и откусил от него кусок кроваво-красной мякоти. - А фрукты у тебя всё равно не вкусные…работать, тебе ещё  и работать.

Он выплюнул непрожёванный кусок на пол, усмехнулся, и, потрепав своего ученика за волосы, вышел из комнаты.
Дорар ещё некоторое время стоял возле опустевшего мольберта, а затем поднял с паркетного пола один медно-рыжий карандаш и с треском разломил его по полам. Злость и негодование проснулись в его сердце и запылали в нём багровым заревом костра.

*                          *                          *

- Дорар, запомни, не бывает истинного белого цвета, бывает лишь истинный чёрный, - голос учителя смешивался с треском дров в камине, убаюкивая Дорара, слушающего ещё один вечерний урок.

- Чёрный цвет, это дикая смесь всех остальных цветов и оттенков…белый же…эй! – Мартин сердито окликнул своего ученика и толкнул его в бок. Но Дорар склонив голову,  уже спал, нежно посапывая и тихонько ворча. Мартин Скал хотел разбудить его, но потом махнул рукой, - пусть спит. Завтра у них будет много дел.

Учитель скрестил ноги и, подперев свой острый подбородок, покрытым шрамами кулаком уставился в пламя камина. Оно весело металось по выжженным камням, искорки заманчиво мерцали, а угольки радостно летали вверх-вниз, так и, норовя выпрыгнуть из решётчатой ограды очага. Мысленно сравнив себя с мотыльком танцующим танго с огнём, учитель также закрыл глаза. Его усталые плечи опустились, царственная осанка испарилась, а его тело буквально повалилось на мягкое сидение кресла. Через мгновение он со свистом захрапел, а из его полуоткрытого рта изредка вырывались странные слова, случайным образом прорвавшиеся сквозь грёзы сна.

Трещал камин. Словно покрытые красными язвами, поленья неохотно позволяли крохотным огненным языкам ползать по чёрной коре. Дрова в очаге были похожи на уменьшенную копию двухэтажного особняка, в центре, которого бушевало неумолимое пламя.  А через некоторое время эти изысканные каминные хоромы потухли, оставив после себя лишь горку дымящейся золы.

Когда Дорар, проснулся, учителя в кабинете не было, и слегка удивившись этому, ученик с любопытством огляделся. В комнате царил хаос, все вещи были разбросаны, несколько книг корешками к верху валялись на полу. Лишь на письменном столе лежала белая, накрахмаленная скатерть, а на ней покоился кофейного цвета пакет с торчащими оттуда кунжутными лепёшками.
 
Эти лепёшки были на удивление горячими, словно их только что вытянули из печи. Как такое возможно Дорар не представлял, так как их усадьба стояла в далёкой лесной глуши, и ближайшая пекарня располагалась в сотни миль отсюда.
 
Повинуясь позывам голодного желудка, он схватил лепёшку своими длинными пальцами и оторвал зубами от неё огромный кусок. Лепёшка была пресной, чуть суховатой, но странная гармония вкуса и аромат свежескошенных трав и корицы, были настолько изумительны, что юноша с радостью съел всё. Утолив жажду водой из стоящего рядом кувшина, Дорар не торопясь, вытер руки о внутренний край белоснежной скатерти, а затем откинулся обратно в кресло.

Его словно охватила внезапная слабость, мимолётная судорога свела бицепс, и тяжело вздохнув от навалившей усталости, юноша, обеспокоившись своим состоянием, попытался встать, но не смог. На него нахлынула какая-то тяжёлая полудрёма и, пытаясь вырваться из её цепких оков, мальчик не смог подавить стон...

Очнулся он от хлёстких ударов по щекам. Дорар с трудом открыл слипшиеся глаза. Над ним склонился Мартин и какой-то незнакомый покрытый веснушками парень лет восемнадцати, они с волнением смотрели на него, словно ожидали чего-то страшного.
Дорар попытался встать, чтобы поздороваться, но учитель крепко схватил его за рукав стёганой куртки и заставил таким образом оставаться в неподвижном состоянии. Затем Мартин поднёс к его пересохшим губам стакан с каким-то напитком и ученик покорно приник к нему. В сосуде оказалось вино со специями, очень дорогой, целебный напиток, изготовленный из семи сортов винограда. Подивившись щедрости своего учителя, Дорар допил всё до конца и почти сразу после этого почувствовал себя лучше.

Кончик языка ученика уже довольно ловко утирал багровые капли, застывшие под нижней губой, когда Мартин попытался разрядить последствия  странного происшествия с лепёшками. Для начала он решил  познакомить своего ученика и незнакомого молодого человека:

- Дорар, Вануцу, позвольте представить вас друг другу, - перст учителя упёрся в Дорара, - Это мой последний ученик, Дорар из рода Раймахов, он увлекается рисованием растений и фруктовых плодов, и я смело могу сказать, что он будет моим достойным приемником.
Затем, немного понизив голос, учитель произнёс, указывая на покрытого веснушками юношу:

- Это Вануцу из рода Лашеров, он прибыл сюда в качестве курьера и в качестве испытуемого…точнее я должен оценить его работы. Так что прошу прощения, Дорар, булки которые ты неумело слопал, принадлежали Вануцу и были его работами. Я случайно оставил их на столе, а так как Вануцу специализируется на изготовлении ядов и наркотических средств…
Дорар зарычал о злости. Эта шутка определённо была подстроена специально. Видимо учитель решил проучить его за какие-то прегрешения, охладить его пыл. Но ничего, даром им это не пройдёт.

- Я ещё раз прошу прощения, мы так испугались, - учитель очень убедительно оттёр пот с лица, - Это целиком моя вина, так что впервые, мой терпеливый ученик я вынужден попросить у тебя прощения.

Дорар оттолкнул от себя руки Мартина и Вануцу, и вскочил на ноги. Комната закачалась, но, стараясь, держатся прямо и гордо, Дорар в какой-то угрюмой величественности направился к двери, ведущей в столовую. Сейчас в его голове бушевал ураган вопросов и эмоций. Учитель, ошибся ли он и подстроил историю с лепёшками специально? Он мог ошибиться, Мартин всё-таки уже старый человек, но чтобы положить лепёшки в своём кабинете, постелить скатерть? Разум Дорара панически боялся утверждать, что учитель хотел его позора или смерти, и, силясь найти хоть какое-то оправдание поступку учителя, он принялся просто предполагать. Наверное, Мартин просто забыл про своего ученика? Или… Точно Мартин Скал не привык к тому, чтобы ученик спал на кресле в комнате учителя. Его просто не заметили и всё. А скатерть и лепёшки были предназначены для их испытания Вануцу! Вануцу…

Дорар с облегчением вздохнул. Его рука уже лежала на ручке двери, когда он внезапно обернулся и произнёс:

- Я пойду, освежусь…

Заметив краем глаза радостную улыбку учителя и приподнятые брови Вануцу, ученик удовлетворённо ухмыльнулся.
Между учителем и учеником, как правило, не бывает дружбы. Но всё же и тому и другому приходится терпеть друг друга, ради пользы и благополучия обеих сторон.

Сообщение отредактировал Леди Джоуль - 10.08.2007, 22:27

[Джоуль]

Дорар послушно подошёл к окну, потянул защёлку и отодвинул  раму, со ставленым в неё стеклом, в бок, запустив ликующий порыв ветра и незваного гостя в дом. Гостем, на удивление, оказался белоснежный, почтовый голубь, к лапе, которого была привязана свёрнутая в трубочку записка.
 
Ловко схватив птицу под крылья, и аккуратно поднеся её поближе к учителю, Дорар стал свободной рукой развязывать тонкую, как волос нитку. Провозившись со своими скользкими пальцами и неудобной завязкой минут десять, ученик триумфально подал записку Мартину Скалу, стараясь не терзать себя вопросами о содержании записки и радуясь возникновению спасительной передышки в их разговоре с Мартином.
 
Последний некоторое время знакомился с причудливой вязью текста, пока ученик с беззаботным видом елозил рваным сапогом по полу, а затем учитель покраснел от гнева и сжал ветхую, обмытую дождями бумагу с такой силой, что она хрустнула, а в некоторых местах порвалась.

- Как это понимать? – вопросительно произнёс он и с негодованием поглядел на скромно опустившего глаза ученика, - Я повторяю вопрос, как это понимать?

- Что-то случилось? – глупо спросил ученик, начиная уже волноваться за свою дальнейшую судьбу. Он не знал, что могло рассердить учителя. Просто не знал, и из-за этого становилась ещё страшнее.

- Читай! – сердито прервал его рисовальщик, сунув под самый нос надорванную записку.

Читать. Легко сказать, подумал Дорар, проглатывая слёзные комки, подступившие к горлу. Хотелось плакать, но молчаливая гордость не позволяла этого юноше, готовившегося стать рисовальщиком. Хотя теперь вряд ли он им станет.
  Несколько секунд тупо разглядывая размытые чернила, Дорар просто стоял, переминаясь с ноги на ногу, но затем смысл записки всё-таки начал доходить до него.

Прославленному рисовальщику Мартину  из рода Южных Скалов. Прошу прощения за великую дерзость, о, владыка, кистей и красок самого Эхелла. Прошу прощения за необузданное моё нахальство. Как твой покорный ученик Вануцу из рода Лашеров я набираюсь, смелости и спрашиваю тебя, - достоин ли Вануцу был тех слов твоих? Тех божественных и грозных слов произнесённых на празднике? Ты соизволил покинуть великолепнейший карнавал раньше, чем Вануцу смог пожать твою храбрую руку, ты ретировался прочь от восторженных объятий своих почитателей. Так в качестве моей признательности Вануцу хочет вернуть тебе перстень судьи и  критика, который ты обронил по не досмотру глаз богов на поляне, где свершался суд над позорным псом, решившим не достойным образом надеть колпак критика и привлечь внимание толпы ужасными словами, которые пронзили души людей и творцов во всём мире! Помни, что виновник содеянного будет найден и отдан на твой суд, божественный. А пока, молю, тебя прийти на встречу в парке Радости Богини Хацеке и принять от меня оброненный  тобою перст.
  С почитанием и раболепием Вануцу из рода Лашеров, твой верный, но не названный ученик.

Письмо было составлено по всем правилам этикета тех времён. Вместо местоимения «я» упоминалось лишь имя говорящего, дабы подчеркнуть уважение автора письма к чтецу. Смысл слов был намерено, то преувеличен, то приуменьшён, что делало письмо практически «не читаемым», но за то очень красивым по царящей тогда моде.

Но формальная вежливость не произвела на Дорара хорошее впечатление, он стиснул кулаки и нагло уселся в стоящее рядом свободное кресло, так как его молодые ноги, стали неуверенно дрожать от беспокойства. Предстоял разговор. Возможно не очень долгий, но разговор.

- Что ты думаешь, поэтому поводу, Дорар? – тихо спросил Мартин, - Ты чувствуешь волнение? Сожаление? Радость? Ты же сделал это специально, чтобы опозорить меня?

Лицо учителя пылало дикой яростью, а сам он силился встать, ученик попытался помочь ему, но Мартин с руганью оттолкнул Дорара прочь.
- Ты, ты аспид, вскормлённый на моей груди! Ты, - глаза Скала налились алым пламенем, а ноздри жадно раздувались, - Ты, зараза, ты унизил меня перед всем городом! Перед всеми… Что ты сказал на празднике, говори!

Дорар охватил свою взъерошенную голову руками, закрыл глаза, и, давясь от слёз несправедливости, он прошептал:

- Я просто сказал им то, что говорили мне вы. Ну, как бы…

- Я? – учитель взревел и сжал ослабевшими пальцами подлокотники, - В этом письме каждая строчка оскорбление! Ответить на него я должен, но пока я не знаю всего, что говорил ты им, я слепец! Говори живее! Я некогда не учил тебя дерзить мне!

Дорар всхлипнул. Слепая преданность учителю тонула в потоке мраморных слёз, капавших на паркет. Сказать ли Мартину правду? Сказать ли то, что его злые слова были местью всем за годы презрения, он не хотел нанести оскорбление учителю, он хотел просто мелко отомстить толпе. Или всё-таки учителю? Эх…

- На сцене рисовальщиков решили выступить всего семь человек, и их работы были настолько ужасны, что я не выдержал, так как остальные почётные гости не пожелали судить достойно… - неуверенно произнёс ученик.

- Ты глупец! Они не были строги лишь потому, что не знали, кто скрывается под масками! «Не суди, да не судим будешь»! Среди этих работ была работа Вануцу, а он…он, человек знатного происхождения, и ты пользуясь своей анонимностью, отплатил мне за годы учёбы – тем что навлёк на меня правильный гнев сильных мира сего!

  Но Дорар уже не слушал, лишь сейчас он осознал с мучительной ясностью и непреложностью, что его глупая, детская мышиная игра в хитроумного мстителя принесла бед не только тому, кому он мстил. Прошлое чувство радости утонуло в бурлящих потоках воды, прорвавшихся сквозь разрушенную им же дамбу. Всё пошло не так, как задумывал Дорар, совсем не так.

Глаза юноши страдальчески намокли, было как-то обидно и неприятно. Никакого чувства вины он не испытывал, наоборот непонимание учителя раздражало. Хотелось глотнуть свежего воздуха, очутится в центре размытых серой акварелью небес, где угодно, лишь бы остаться один на один с бесконечностью и тем, что отделяло его юный, только, что оперившийся разум от холодного, как глаза убийцы, разума Мартина.

Защекотало в носу, Дорар, всхлипнул, и резко встав на ноги, покинул учителя, стараясь не прислушиваться к тому, что тот говорил ему в след. Ушёл так спокойно, словно тело и его мысли принадлежали совершенно разным людям. Юношеская грусть испарилась, её заменил тупой, упрямый гнев, зло роющий своим копытом землю под ногами Дорара Раймаха.

С хлипким стуком дверь в комнату ученика захлопнулась, а учитель удивлённо проводил взглядом серебряную паутину, осыпающуюся с белозубого потолка из-за излишне гневного топота воспитанника, поднимающегося на мансарду.

Неторопливо набив трубку ещё раз и с философской задумчивостью, раскурив её, учитель стал пускать миниатюрные колечки дыма в многострадальный потолок. Было хорошо. И было очень грустно.
Но почему его ученик так не разумен? Но почему он сам, учитель, так твердокож? Мартин погрозил пальцем своей чёрной тени, слабо покачивающейся на полу, и сделал ещё одну затяжку.

Сообщение отредактировал Леди Джоуль - 10.08.2007, 21:13