Прозаическая дуэль Redigar Argentum против Glowren Опции

[Раддек Калифский]

Итак, на полупотухших углях когда-то пылавшего сайта зажглась искра действий.
Представляю вам зачинщика и первого дуэлянта, мастера и давнего обывателя сайта,
встречайте,  Redigar Argentum!
И приняв вызов на сцену выходит второй дуэлянт, ещё один мастер сайта, Glowren!

В течении следующих месяцев вы увидите умения и стиль и, конечно же, воображения этих двух благородных господ, и по двум-трём раундам будет решён победитель!

Но всё по порядку, сначала тема:
        "Фруктовый лёд моего сердца..."
Однако, не всё так просто для вас, писатели, я сразу вручаю вам дополнительное условие, а именно:
Следующий ваш рассказ должен быть связан с первым и продолжать его, но при этом тема будет другая, а эту вы должны закончить и полноценно раскрыть, как оно и полагается.
Поэтому не расслабляйтесь и заранее думайте о возможном выходе из ситуации, чтобы не потерпеть фиаско.



Итак, все условия.
Тема: "Фруктовый лёд моего сердца..."
Время на раунд: календарный месяц.
+ неделя на то, чтобы передохнуть или в случаи неожиданностей доотправить свой пост.
Дополнительное условия игры: обязательная сюжетная связь между будущим и следующим рассказами.

Если вас устраивают условия времени сеньоры, то прошу к барьеру или пишите ниже, и да начнётся дуэль!

Скрытый текст --Кликните здесь, чтобы увидеть--

P.S. Прошу всех, кто решил зайти поучаствовать в критике и суждении будущих проектов, премного благодарен.

P.P.S. Никогда не делайте так =)

Скрытый текст --Кликните здесь, чтобы увидеть--

Сообщение отредактировал Раддек Калифский - 11.09.2013, 4:45

[Glowren]

Буду выкладывать частями, чтобы удобно было читать и вникать, а мне - писать.

Предисловие

Скрытый текст --Кликните здесь, чтобы увидеть--

Выдох, он отразился в меховом капюшоне глухим звуком застревающего во рту и зубах воздуха, выходящего наружу и растворяющегося белым туманом перед глазами. Ничего не видно, глаза заметало тяжелыми острыми снежными хлопьями, ресницы покрылись ледяной коркой, слипались, а слезы и вовсе замерзали, едва вылившись из-под век. Не осталось сил укрываться рукой от бурана, переваливаться шаг за шагом вперед, куда только памяти было известно, где была дорога. Ветер валил с ног, бил то в лицо, то в спину, то толкал в бока. И казалось, что все отвернулись от одинокого путника. Он уже и не знал, где находится, и когда последний шаг его провалил его по пояс в сугроб, все отчаянные попытки измотанного тела были утеряны.

Черный плащ с меховыми краями капюшона и пол трепался на поверхности белого снега. Под ним все еще шевелились руки живого человека. Он мог потерять все: оружие, семью, дом, теплый плащ, - но одного он никак не отпускал от себя – это надежду. И даже сейчас, когда в поле никого нет, и с горных вершин на севере бушуют отголоски бурана, громким эхом доносящиеся до путника завываниями вьюги и падением капель льда, что-то стояло рядом и шептало путнику: ”Вставай. Это еще не конец”. И словно бы этот кто-то брал его за руку и тянул за собой, чтобы его не забросало снегом, чтобы он выжил сейчас и жил дальше, шел вперед и не останавливался.

Он схватил снег, как схватил бы гриву коня, он поднялся на колени, подтянув себя, словно бы свисал он минутой ранее с обрыва, и как ребенок, стоя на четвереньках, сделал свой первый шаг, уверенно ощущая под собой зыбкий и неустойчивый снежный покров. С ноги на ногу, медленно, но теперь, озаренный стремлением выжить во имя того голоса за плечом, надеждой его светлой памяти, путник шел на встречу непоколебимому ветру. И сколько бы тот не забрасывал в него свои стрелы, все они разбивались, как волны о скалу, брызгами разлетаясь в стороны.
Упоенный мягким голосом за спиной, он забыл про усталость, и даже не видя перед собой пути, он продолжал идти, вперед. И ему даже что-то почудилось в этом адском снежном вихре. Просветление? Или всего лишь мираж?

Он вспомнил тот голос. Он забыл ее имя, а может и не знал его никогда. Он помнит ее лицо, оно дымкой стояло у него перед глазами, не как мягкое и горькое воспоминание перед теплым камином и видом из окна, а как туман, как непроницаемая мгла, в которой отчетлив, куда не посмотри, ее лик. Она не улыбается, не грустит, если словно бы безразлично, но все же ее губы шевелятся и ее голос кличет путника. ”Каймор…” - раздается у него в заложенных воем вьюги ушах.

”Что? Я здесь, ответь мне. Скажи, не заблудился ли я. Прав ли я был”, - в отчаянии кричит он в поле снегу, земле и небу – всему, где видит он ее лик, вознося ему руки.
Но отвечает она ему мерно, как эхо: ”Каймор… Кай… мор..”

Голова закружилась. Ее лицо пропало, растворилось во тьме. Он ругается на нее, проклинает, что бросила, что бросает и сейчас, не верит и не прощает ее, и падает на колени, рыдая и избивая себя. ”Это все моя вина. Это все моя вина” – произнесли его губы, и влага на них застыла ледяной коркой. Он просто закрыл глаза от холода. Обнял свой плащ и упал на снег.

И по белому следу его сапог потекла кровь, превращаясь не то в бледно-розовый лед, но то густой багровый ручей…

***

Тихий шепот, сквозь призму какого-то тумана. Едва разборчивый: ”Жар… принесите… нужно…только… держись…”. Только дым перед глазами. Темные фигуры мелькают как силуэты, как тени на стенах. Очень холодно. Плечо, кажется, стало мокрым. Больно.

”Да ладно тебе дуться!” – кто-то ударил его в плечо.
Путник открыл глаза. Он стоял на пороге своего дома. Тут на деревянных полах все еще лежат ковры, стоит мебель, комоды матери, кровати и кресла папины.

- Ничего я не дуюсь, - вылетело у Каймора из уст, и он шагнул на половицу тяжелыми кожаными сапогами. Он отряхнул снег с плаща и скинул капюшон. Черные засаленные волосы едва колыхнулись, словно бы застыли. На ресницах замерли капли воды, а на черной щетине еще оттаивал снег.
- Ну просто я подумал, что ушел не попрощавшись, - произнес мальчик лет восьми, одетый во что-то, напоминающее крестьянскую одежду.
- Итриам! – воскликнул путник, - Ты ли это? Да как я могу на тебя дуться?

Мальчик подбежал и с наивной детской игривой улыбкой схватил брата за полу плаща и потащил за собой.
- Кай, ты как будто не видел меня давно. Мы ж еще вчера с тобой играли? Ты не помнишь?

(”Он… скорее… не отходи”)

Мальчик вопросительно посмотрел на мужчину, высокого и статного, в черном плаще, под которым виднелась рукоять меча, ремни и теплые телогрейки.

- Конечно же, я помню, Итриам, - сказал путник своему младшему брату, скорее, чтобы не обидеть его.
Мальчик радостно воскликнул и потянул полу плаща за собой. ”Пойдем, я покажу тебе кое что”, - и он в припрыжку умчался куда-то вперед. Он бежал не быстро, но показалось, будто в секунду он исчез, словно и не было его рядом. Каймор испугался, он окликнул брата, просил не играть с ним в прятки, что он слишком устал, чтобы играть. И когда ответ не последовал, путник прошелся до конца зала, где был камин и отцовские кресла. Где был запах маминых пирожков со шпинатом, ужасные на вкус, но пахли они потрясающе, так что в иной раз, когда она их готовит, все за столом наедались только чудным запахом. Ее это жутко злило, но лучше от этого она не научилась готовить.

”А где мама? Отец?” – промелькнуло у путника, ведь как он помнит, в кресле всегда сидел отец, читая в холодные зимние вечера книги, привезенные им из дальних путешествий Ну и чудная же была у него коллекция этих книг! Он пытался даже как то научить читать Каймора и Итриама, но безуспешно. Правда, Итриам запомнил буквы и уже читал по слогам, в то время как его брат к своим двадцати все еще не умел и слова произнести с бумаги. Отца это забавляло.

- Ну, ты идешь? – послышалось из-за спины. Каймор оглянулся, но там никого не было.
Тихонько, почти на цыпочках, хотя в тяжелых сапогах это было трудно, он прошел в коридор, который вел в просторную трапезную, где за большим столом сидели они... Отец, не отрывающийся от чтения и иногда зачитывая отрывки остальным, мать, которая только что поставила на стол свои пирожки и окликнула Итриама сесть за стол. И вдруг из ниоткуда в комнату вбежал мальчик с радостным смехом подшучивая над запахом маминых пирожков, а бедная хозяйка только пригрозила пальцем мужу, что это все его шуточки, а тот и не думал отвлекаться от более интересного занятия, поддакивая и кивая супруге: ”Да, да, милая, я тоже тебя люблю”. Сестра Марана сидела и вдумчиво писала то-то на клочке пергамента, скорее всего своему новому ловеласу, отцу это не понравится! Но когда мама просила убрать ее письма и не отвлекаться от обеда, Марана чуть не разлила чернила, но быстро все убрала и тихонько приготовила тарелку.

(У него слезы… Больно… Он все еще чувствует…)

Каймор стоял в проходе, будто бы для него не существовало больше ничего – только пол под ногами и его семья за обеденным столом. Слезы потекли из глаз, медленно и лениво они застряли в давно не бритой щетине. Он то ли улыбался, то ли сердился, и на все вокруг он смотрел, будто это происходило вот прямо сейчас. Мужчина пал на колени, и грохота никто и не услышал: ни отец, ни мать, ни чуткая сестренка, ни даже Итриам, что буквально мгновения назад разговаривал с братом. Его тут нет. И никого тут нет.

Опять болит плечо. Почему? Каймор не придавал этому значения. Он просто закрыл лицо руками и заплакал, как когда-то, в минуты, когда было очень грустно, когда была рядом Марана, а потом подходила мать, и они говорили, что все будет хорошо. Вот только сейчас никто не подходил. Один.

Больно.

***

Как и конец горько-сладкого сна, всему приходит завершение. От всего придется проснуться, отвыкнуть, забыть. И пожалуй, самые больные и острые воспоминания не забываются. Мы живем с ними, как во сне, и нам никогда не проснуться. Эти картины из прошлого навсегда будут с нами. Они утихнут или возгорятся новым пожаром, и затмит все. Некоторые забываются, а некоторые, как бы ни хотелось забыть, призраками преследуют, как тень от солнца на земле.

Сообщение отредактировал Glowren - 04.12.2013, 16:57