Прозаическая дуэль. Мирланда VS Alex_Feather, Битва талантов Опции

[Алика]

Уважаемые дуэлянты, прошу к барьеру!

Тема: Мне сегодня триста лет
Дополнительные условия: все, что угодно, лишь бы с юмором)))
Срок: 20 дней(понедельник не в счет). 27 сентября 2010 года- время Ч.

Удачи!)))

[Alex_Feather]

Без имени

Ровно шесть футов вниз. Крест поставили медный, а потом, одевшись в черное, собрались вокруг и долго болтали какую-то муть.  Мне снизу было плохо слышно, что-то про отпущение всех грехов и принятие души Господом Богом. Какая неприятность, я в него не верю. Точнее говорить – не верил. Ведь я умер два дня назад.
Лежу в темном гробу, не дышу, не двигаюсь – короче, как и положено мертвому. Жду, пока душа отлетит от тела. Только что-то она не торопится. Почему я все понимаю? Почему все слышу? Разве мой мозг не умер вместе с телом? По крышке гроба стучат падающие на нее комья земли. Она сегодня липкая – дождь был с утра. Хотя какое мне дело? Меня больше волнует другой вопрос – какого черта я все еще могу думать?
Наконец, сверху все стихло. Ушли. Лежу. Час спустя, все еще лежу. А какого черта вы ожидаете от покойника? Минуты тянутся одна за другой. Если мне предстоит пролежать здесь еще целую вечность вот так, то ходите лесом – тут скучно! Я вроде должен был гореть в Аду, раз я неверующий? Почему я еще тут? Хочу в Ад! Там, хотя бы, не так скучно!
Что там снаружи? День? Ночь? Сколько времени прошло? Вечность или пара секунд? Нечем дышать! Приступ… клаустрофобии… Стоп, я же мертвый, не прокатит.
Снаружи какие-то звуки. Кто-то копает мою могилу! Куда? Зачем? Я что, живой, и меня решили выкопать взад? Что происходит? Стук – это лопата ударилась о крышку гроба. Слышу, гроб открыли.
- Верующий? – голос проскрежетал в наступившей тишине. Я, к собственному удивлению, приоткрыл один глаз и увидел перед собой оголенный череп, взирающий на меня пустыми глазницами.
- Чего? – переспросил я.
- Ты верующий? – череп шевелил нижней челюстью, но звук казалось, будто бы появлялся сам собой. Наверно так казалось потому, что так и было.
- Э-э-э… Нет.
- А-а-а, ну тогда вылезай, чего разлегся…
- Чего? –повторился я. Меня почему-то даже не удивило, что я общаюсь со скелетом. Наверно, потому что меня даже не удивило, что я вообще общаюсь.
- Чего разчегокался? – вспылил скелет. – Ща закопаю тебя нафиг, будешь дальше там у себя чаи гонять! А ну вылазь и пошли!
- Куда? – хныкающим голосом спросил я.
- Куда-куда… На праздник!
- На какой праздник? – я упрямо не хотел двигаться. Блин, я покойник, я и не должен!
- На День Упокоения.
- Чего? – не выдержал я. Вот обещаю, еще он что-то в этом роде отколет, и я точно расплачусь.
- Твою мать, - выругался скелет. Потом выбросил из могилы лопату и отер лоб, хотя потом на гладкой черепушке даже и не пахло. – Ты умер, ты в курсе? – он обратил на меня свои зияющие дыры и… это не произвело на меня никакого впечатления.
- Ну! Это я понял. Лучше объясни мне, какого хрена я с тобой тут беседы вожу!
- Ну вот такая вот фигня, привыкай!
- С рожна ли?
- Ну ты ж неверующий? Ну вот, это твоя кара Господня или снисхождение Дьявольское или проклятие лунное, называй как хочешь.
- Так, - я сел в гробу и поправил черный пиджак, в который меня облачили перед погребением. – Давай по порядку. Ты, вообще, кто такой?
- Я? Я Матвеич. Меня так при жизни звали. Конюхом был.
- Замечательно. А я кто?
- А ты – гребаный Фома Неверующий, которого похоронили тут, а я, добрая душа, тебя откопал, чтобы тебе не скучно было!
- Ага. Значит, зовут меня Фома… Стоп, я нихрена не Фома.
- Да-а? Ты ж еще не представился.
- Неправда, я очень даже преставился. У меня даже заключение специалиста есть… было. Унесли.
- Да это я и без тебя вижу, дурень! – взорвался скелет. – Как тебя зовут, забыл уже что ли?
- А… Ну… Это… Леха.
- Ну неужели, вспомнил! Вот слушай теперь, Леха, и на ус мотай: мы с тобой – не верующие, поэтому, после смерти, наши души остались в телах. На дневном свете мы – покойники покойниками, а чуть только с солнца уйдем – сразу и двигаться можем, и разговаривать.
- О как!
- Варежку запахни и слушай дальше. На люди нам, понятное дело, нельзя…
- Эт почему?
- А ты сам подумай, как бы отреагировал на появление покойника?
- Ну… Верещал бы как резаный.
- Ну вот. Так что, кантуемся по ночам на кладбищах и страдаем фигней.
- Ха, а чем тогда моя жизнь будет отличаться от не-жизни? – обрадовался я. Страдать фигней на халяву было моим любимым времяпрепровождений.
- Ну… Ты разлагаешься и воняешь.
- А тебе не все равно?
- Мне? Все равно.
- Да и мне как-то пофиг. Я и должен разлагаться и вонять. А еще я должен лежать. Молча. Ты говорил про какой-то праздник?
- Ну да. День Упокоения.
- Это что?
- Ну, это вроде Дня Рождения, только наоборот.
- В смысле?
- Ну, годовщина смерти покойника.
- О как! Он у тебя?
- Не, у фон Штраусса. Ладно, пошли, все покажу, сам увидишь.
- Ну пошли.
Мы прошли по кладбищу, в другую его часть, где хоронили иностранцев, у которых не было семьи. Я даже прифигел – все было заполнено живыми мертвецами. Повсюду мерцали гирлянды и переливались блестяшки-украшения. Откуда-то лилась негромкая музыка. Я прислушался… Рамштайн! Негромкий! Вот варварство…
Еще через несколько секунд, я сообразил, что вся эта братия была в стелечку бухая!
- Пог-годи, Матвеич, - заикаясь, пробормотал я. – А как мертвец вообще может напиться?
- Чо? – отозвался скелет. – Он уже держался за початую бутылку коньяка. – А… Да ты не парься… Все пучком, - он захихикал и покраснел.
Мне стало плохо. Я присел на вырытый гроб.
- Я, блин, все понимаю… Но… Бухие мертвецы?
- Да ладно, тут и не такое увидишь. Помню, на новый год пару десятков лет назад мороз вдарил – мама не горюй. Так вместо праздника нам пришлось кирками землю рыть, чтобы выкопаться.
- Даже спрашивать не хочу, откуда у тебя в могиле кирка…
- Ну дык… Нужно быть ко всему готовым!
- И верно…
- Ну, значит, смотри, - Матвеич указал в сторону самой большой группы нежити. – Это фон Штраусс и компания. Вроде как «элита» нашего общества. Вон там, - скелет перевел голые фаланги пальца чуть правее, где несколько пришибленных мертвяков суетились с кучей бутылок и тарелок. – Эти вроде как шестерки. Вечно пытаются всем угодить. Вон еще девчонки наши, - скелет ткнул в группу мертвых женских тел, разной степени разложения. – Ты только с ними поосторожнее. В один гроб с ними ложиться строго не советуется.
- Э-э-э… Я все правильно понял? Мы же вроде мертвые.
- Вот и я о том же… Лечь – ляжешь, а толку ноль.
Я как-то нервно рассмеялся.
- Ну да ладно. Смотри дальше. Вон там наши интеллигенты, - скелет ткнул пальцем в небольшую группу скелетов. – Ты только с ними ни о чем не спорь. Бесполезно.
- Ага, понятно…
- Лады, пойдем, я тебя с виновником торжества познакомлю.
Фон Штраусс тоже был скелетом. Изорванные остатки фрака еще держались на высохших, белых костях, но назвать их одеждой язык уже не поворачивался. Несмотря на это, он оказался личностью веселой и дружелюбной, хоть и педантичной. Сразу после того, как я представился, он заставил меня принять на грудь и, к своему удивлению, я почувствовал, что опьянел. Это случилось быстро, почти мгновенно.
Минут через пятнадцать, мы уже братались, сидя на лавочке.
- Ну вот… Это… Леха… Ты слушай сюда… Умереть, это, вишь, не так страшно…
- Вишу… - многозначительно поддакнул я.
- Ну, а я о чем! – обрадовано оскалился Штраусс.
- Су-ушай… - с трудом выговорил я. – А ты давно уже… Того… Окоч-у-у-унился?
- Ну как… Триста лет уже будет…
- Уважаю, - кивнул я, прикладываясь к бутылке. – И как оно?...
- Ну вот, представь, бывало, лежу в своем гробу и тут бац!.. ночь наступила!..
- Не понял, - нахмурившись, признался я. – А что в этом такого-то?
- Ну как… - задумался Штраусс. Похоже, его засохшие остатки мозгов пропитались алкоголем, размякли, и думать теперь отказывались. Хотя кровеносной системы у него не было, а значит, в голову выпивка попасть никак не могла…
- Не-не-не-не… - выдавил я, с трудом заставив себя закончить. – Ты не понял… Ночь, она такая… Она всегда приходит… Неожиданно…
- О! Верно подметил! За это стоит выпить.
- Согласен.
Мы чокнулись бутылками.
- Надо систему сделать… - выдал «логичный» вывод я.
- Сис-с-стему?
- Ну да. Предупреждения. Прихода ночи.
Фон Штраусс многозначительно кивнул.
- Пусть сирена включается, - продолжал я. – Такая вот… Ву-у-у-у-у-у! И все сразу станет ясно.
- Леха, да ты гений… - признался Фон Штраусс.
- А то… Зря чтоль на технаря учился… При жизни не помогло, так может, после смерти пригодится… Слушай, а живые сюда, что, совсем не забредают?
- Забредают. Потом убредают.  Быстро так – только пятки сверкают.
- О как, - усмехнулся я.
- На самом деле… Тяжко это все… - пробормотал скелет. – Иной раз думается – ну его нафиг, умер бы уже до конца и не мучился. Скука смертная – вот так вот… полуживой, полумертвый.  Это когда живешь на самом деле – можешь выжать из жизни все соки. Поехать куда-нибудь, или чем-нибудь заняться. Не в отдыхе суть жизни, а в делах. Ты… делаешь что-то, что-то значимое, ты преодолеваешь трудности и в итоге получаешь свой приз. И вот это и есть жизнь. За триста лет легко это понимаешь. Вот почему люди, прикованные к кровати, так желают двигаться. Может, не нравится им быть обузой, но дело не в этом. Дело в том, что лежишь – а время идет, оно не лежит вместе с тобой, понимаешь?
Я приложился к бутылке.
- Понимаю…
Всю ночь до утра на кладбище было шумно и весело. Казалось, мертвым уже не о чем сожалеть, нечего бояться, и потому все было столь непринужденно и легко.
- Ладно, давай, ложись, по первому разу обратно тебя закопаю, но потом будешь учиться сам откапываться…
Матвеич закрыл крышку гроба и вскоре по ней снова застучали комья земли. Слова Штраусса все не шли у меня из головы, а теперь, с позиции уже упущенного шанса, они казались как никогда ужасающими. Теперь была понятна тяга мертвых к забытью.
Что-то я очень много выпил. Прямо-таки напоминает о себе каждую секунду… Секунду, а разве…
- Блин, вытащите меня отсюда…